Марьяна Романова - Мертвые из Верхнего Лога

Правда, теперь подружка участвует в каких-то соревнованиях и не боится выходить из дома в темное время суток, а ее, Дину, загнали в угол, поймали на примитивную наживку, на жвачку паршивую.

Девушка закрыла глаза и попробовала молиться.

На ее шее, на тонкой серебряной цепочке висел образок Варвары Великомученицы, который Дина с детства считала талисманом. Верующей она никогда не была, но знала начало молитвы «Отче наш». Снова и снова повторяя сакральные строчки, девушка постепенно успокоилась, замерла, и все мысли, боль, ужас близкой смерти будто бы растворились в произносимых сбивчивым шепотом словах. И когда уже стерлась грань между самогипнозом погибающего и смутным ожиданием чуда, чьи-то сильные руки вдруг схватили ее за плечи и потянули вверх. Но открыв в испуге глаза, она увидела не узколобую рожу с налитыми кровью глазами и трехдневной щетиной, а разлинованное смуглыми морщинками женское лицо.

От неожиданности Дина отшатнулась. А женщина смотрела на нее спокойно и ясно, и даже без любопытства, словно ей не впервые приходилось встречать в лесу заплаканную связанную девушку в порванном платье.

— А молишься ты неправильно, девочка, — улыбнулась незнакомка. — Смысла в такой молитве нет никакого. Ты хоть знаешь, что такое молитва?

— Что? — оторопело спросила Дина, но тут же спохватилась: — А… может быть, вы мне руки развяжете?

— Давай уж… — Проворные короткие пальцы с неровно обрезанными ногтями легко распустили узел. — За что ж они так тебя? Вон руки все посинели!

Дина размяла затекшие кисти — прилившая кровь отозвалась миллионом горячих уколов — и даже застонала от удовольствия.

А странная женщина рассматривала ее насмешливо и спокойно. Она выглядела как типичная крестьянка: обветренное лицо, босые ноги, простое платье, выгоревшие волосы спрятаны под косынку.

— Надо бежать, — выдохнула Дина. — Они близко… Их там трое…

Женщина не сдвинулась с места. Весь ее облик излучал умиротворенное спокойствие, в которое хотелось погрузиться как в теплый океан.

— Не волнуйся, девочка. Они тебя больше не побеспокоят.

Словно в доказательство ее слов, где-то вдалеке закричал человек: то был короткий и безнадежный вопль отчаяния. Гулкое эхо разнесло его отголосок под кронами деревьев. Динину спину накрыла волна ледяных мурашек. Она с недоверчивым ужасом посмотрела на свою странную спасительницу, но та оставалась невозмутимой.

— Не побеспокоят, — пожав плечами, повторила она. — Тебе очень повезло, что я тебя нашла. Эта часть леса принадлежит нам. Такие, как они, отсюда не возвращаются.

Динин севший голос вырвался наружу сиплым баском:

— Их… убили?

— Убили… не убили… — нараспев откликнулась женщина. И вдруг рассмеялась, искренне и звонко, откинув назад голову и сощурив глаза. — Пойдем, я тебя чаем угощу. Да не бойся ты так! Идем же, здесь недалеко. Все равно тебе деваться отсюда некуда. Меня, кстати, Ладой зовут.

Дина вздохнула. Женщина права. Она ведь даже не поняла, по какому шоссе ее вывезли из города. Сумочка с деньгами осталась в джипе, а платье порвано.

— А я Дина, — сообщила девушка и пошла рядом со спасительницей. — Вы живете в деревне?

— Вроде того, — хмыкнула Лада. — Тебе понравится. Как раз к обеду успеем, у нас сегодня пироги. И одежду я дам тебе целую.

— Спасибо. — Дина нашла в себе силы улыбнуться.

Лада легко шла между деревьями, преодолевая овражки и кочки, девушка едва за ней поспевала. Ей было немного не по себе. Вроде бы весь сегодняшний кошмар остался позади, ее нашли, спасли, развязали, но почему-то долгожданное чувство облегчения не приходило. Что-то здесь не так. Этот вопль ужаса… Кажется, голос принадлежал тому молоденькому Коле, который затащил ее в машину. Что с ним сделали? И главное, кто? Лада очень странно себя ведет. Совсем не удивилась, встретив Дину, будто специально ее искала. Не испугалась бандитов, трех здоровых вооруженных мужиков. И взгляд ее… насмешливый, даже вроде снисходительный. А речь грамотная, яркая. Все это совершенно не соответствовало облику босоногой крестьянки, чей удел вставать на рассвете, пахать как лошадь и рожать одного ребенка за другим.

Как Лада сказала? «Эта часть леса принадлежит нам. Такие, как они, отсюда не возвращаются». Значит, были и другие невернувшиеся?

— Так вот, по поводу твоей молитвы, — вдруг заговорила женщина, обернувшись. — Молитва, в которой переврали или даже просто поменяли местами слова, не имеет ни смысла, ни силы. Зря многие думают, что молитва — просто порыв души. На самом же деле весь смысл именно в тексте, в особенном сочетании слогов. Порыв так называемой души, просьба — все это слишком человечно. А ты ведь не будешь спорить с тем, что божественное лежит за гранью нашего понимания, а значит, и за рамками всего человеческого? Священный текст не имеет никакого отношения к чувствам. Он создан для того, чтобы запустить особенные биологические вибрации.

Дина недоверчиво усмехнулась. Эзотерический бред из уст босой крестьянки звучал как-то жутковато.

— Какие биологические вибрации? — из вежливости спросила она.

— Вот скажи: ты когда-нибудь задумывалась, почему раненые стонут?

— Ну… От боли, наверное.

— От боли, — усмехнулась Лада. — А почему тогда они не кричат, не матерятся, не рыдают? То есть поначалу, может, и орут, но потом все приходят к одному — стону.

Дине не оставалось ничего, кроме как спросить:

— Ну и почему?

— Вот! — Лада торжествующе подняла вверх указательный палец. — Когда больной стонет, его диафрагма вибрирует в особенной плоскости. И эта вибрация — хорошее обезболивающее, заложенное в человеческом организме самой природой. Кстати, оргазм — тоже вибрация на определенной волне. Но это все пустое, ты потом поймешь…

Дину настолько впечатлил кругозор спасительницы, что даже ее многообещающее «потом поймешь» не насторожило. Пусть смысл слов женщины сомнителен, а теория несколько наивна, но завораживала легкость, с которой деревенская жительница жонглировала понятиями «диафрагма», «вибрация», «оргазм».

— Вибрация, которую вызывает молитва, — это нечто из области тонких энергий, — продолжила удивлять Лада. — И тут неважно, какие именно священные слова ты произносишь — «Отче наш» или древнейшую мантру «Ом». Кстати, на самом деле мантра звучит как «аум».

Дине начинало казаться, что она спит наяву: ее впечатления были похожи на грибные галлюцинации, о которых, бывало, рассказывали ей не брезгующие наркотой сокурсники.

— Да, аум! — повторила Лада. — А — вдох, У — задержка дыхания, М — выдох. Если будешь повторять слов снова и снова, обретешь истину. Но это и так все знают, — сказала женщина таким тоном, словно речь шла о чем-то будничном и само собой разумеющемся, скажем, о рецепте слоеного пирога или удобрениях для парниковых томатов. — По сути, «Отче наш» и «Аум» — одно и то же. Во всяком случае, цель у молитвы и мантры одна — обе запускают внутри человека одни и те же процессы.