Стивен Кинг - Все предельно

— Ты поцелуешь меня, как мужчина целует женщину? В губы?

— Да.

И он поцеловал Дженну в губы, как ему и хотелось, когда он еще лежал в гамаке. Она неловко ответила на поцелуй. По-другому и быть не могло, если она и целовалась, то только в грезах. Роланд подумал о том, как она прекрасна, о том, что сейчас они займутся любовью, и заснул, не оторвавшись от губ Дженны.

Ему приснился пес с крестом на груди, который бежал по равнине, заливаясь лаем. Он пошел следом, чтобы посмотреть, с чего столько шума, и на краю равнины увидел Темную Башню, подсвеченную багровым диском заходящего солнца, с поднимающимися по спиралям окнами. При виде Темной Башни пес уселся на задние лапы и завыл.

Пронзительно зазвонили колокола. Черные колокола, он это точно знал, но звонили они серебряным звоном. И от этого звона темные окна Башни осветились изнутри кроваво-красным. И тут же крик невыносимой боли прорезал ночь.

Сон оборвался, а крик звенел и звенел в ночи, переходя в протяжный стон. Роланд раскрыл глаза навстречу заре, вдохнул сладкий запах степного шалфея, выхватил револьверы и вскочил еще до того, как окончательно проснулся.

Дженна пропала. Ее сапоги лежали рядом с заплечным мешком. Чуть дальше Роланд увидел на земле ее джинсы, рубашку. Глаза его широко раскрылись: рубашка была заправлена за пояс. Тут же лежала и накидка с черными колоколами. Стрелок даже подумал, что именно их звон он принял за крик.

Но нет. Колокола молчали, зато стрекотали доктора-жуки. Стрекотали в шалфее, совсем как сверчки.

— Дженна?

Нет ответа… если только ему не ответили жуки. Ибо внезапно стрекотание прекратилось.

— Дженна.

Ничего. Только ветер да запах шалфея.

Не думая, что делает (интуиция редко подводила Роланда, поэтому зачастую он сначала действовал, а уже потом находил логическое объяснение своему поступку), он наклонился, поднял накидку Дженны, потряс. Зазвенели черные колокола.

На мгновение все оставалось как прежде. А потом маленькие черные существа выползли из шалфея, собрались на голой земле. Роланд подумал, что жуки двинутся на него, и отступил на шаг. Но не дальше. Потому что увидел, что жуки не собираются нападать.

В этот момент на него снизошло озарение. Он вспомнил свою неудачную попытку задушить сестру Мэри, слова Дженны: «Я ужинала с ними…» Такие, как она, не могли умереть, но могли измениться.

Насекомые вибрировали — темное пятно на белесой, выжженной солнцем земле.

Роланд вновь потряс накидку. Жуки начали перестраиваться. Еще несколько мгновений, и на земле возникла буква С.

Но, приглядевшись, стрелок понял, что перед ним не буква, а кудряшка, та самая непослушная кудряшка со лба Дженны.

Жуки застрекотали, и в их стрекоте Роланд расслышал свое многократно повторяемое имя.

Накидка выпала из руки Роланда, упала на землю, колокола звякнули, и жуки тут же начали расползаться в разные стороны. Роланд подумал о том, чтобы звоном колоколов собрать их вновь… но зачем? С какой целью?

Не спрашивай меня, Роланд. Что это может изменить? Дело сделано, мост сожжен.

Однако она нашла способ прийти к нему в последний раз, подчинив своей воли тысячи жуков. Каких усилий это потребовало?

А жуки уползали в шалфей, залезали в трещины в скале.

Вот исчез последний. Дженна ушла.

Роланд сел, закрыл лицо руками. Думал, что заплачет, но нет, когда он опустил руки, глаза его так и остались сухими, как пустыня, через которую ему предстояло пройти, преследуя Уолтера, человека в черном.

Если меня и ждет проклятие, сказала она, пусть это будет мой выбор — не их.

Сам он так мало знал о проклятии… но чувствовал, что ему еще предстоит узнать очень и очень многое.

В заплечном мешке, который принесла Дженна, был табак. Роланд свернул самокрутку и закурил. Докурил ее до крошечного окурка, не сводя глаз с ее одежды, вспоминая взгляд ее черных глаз. Вспоминая ожоги от золотого медальона на ее пальцах. Однако она подняла медальон, зная, что Роланд хочет забрать его с собой. Боль не остановила ее, и теперь на шее Роланда висели два медальона.

Когда поднялось солнце, стрелок двинулся на запад. Он знал, что со временем найдет лошадь или мула, но сейчас он не возражал против пешей прогулки. И целый день у него в ушах стоял звон колоколов. Несколько раз он оглядывался в надежде увидеть черноволосую фигурку, догоняющую его. Но нет, он был один в холмистой стране к западу от Элурии.

Совсем один.

Пер. Виктор Вебер

Сейчас у меня хорошая работа, так что хмуриться нет причин. Не нужно общаться с тупицами в «Супр Сэвре», не нужно вывозить тележки для продуктов на площадку на автостоянке, не нужно думать о том, как отвязаться от таких говнюков, как Шкипер. Шкипер уже давно гниет в земле, но за девятнадцать лет, проведенных на планете Земля я крепко накрепко уяснил для себя: расслабляться нельзя, Шкиперов везде хоть пруд пруди.

А кроме того, не нужно развозить пиццу дождливыми вечерами, ездить на старом «форде» с пробитым глушителем, замерзать с открытым окошком, под маленьким флагом Италии, трепещущим на проволоке. Как будто в Хакервиле кто-то будет салютовать ему. «Пицца из Рима». Четвертаки чаевых от людей, которые даже не видят тебя, потому что всеми мыслями в футбольном матче, который показывают по ти-ви. А противнее всего, я думаю, были обратные поездки в «Пиццу из Рима». С тех пор я уже успел полетать на частном самолете. Так чего мне жаловаться на жизнь?

«Вот что получается, если уходишь из школы, не получив свидетельства о среднем образовании, — сказала бы по этому поводу мать, если бы я ей пожаловался. — Ты будешь сожалеть об этом до конца своих дней». Милая, добрая мамочка. Доставала и доставала меня, пока у меня действительно не возникло желание отослать ей одно из этих особых писем. Как ни крути, раньше я был в полном дерьме. Знаете, что сказал мне мистер Шарптон в тот вечер, когда мы сидели в его автомобиле? «Это не просто работа, Динк, это настоящие приключения». И сказал чистую правду. В чем-то другом, возможно, слукавил, но в этом — нет.

Полагаю, вас интересует, а какое жалование положили мне на этой удивительной работе. Что ж, должен признать, денег платят мало. Сущую ерунду. Но на этой работе главное — не жалование и не карьерный рост. Так мне сразу сказал мистер Шарптон. Объяснил, что на настоящей работе главное — дополнительные льготы. Именно они все и определяют.