Стивен Кинг - Противостояние. Том II

Но по какой-то причине, которую он не мог понять, Ник отвернулся.

Ох, как же история повторяется: Мусорщик снова жарился заживо на дьявольской сковородке, но на этот раз не было никакой надежды на то, что прохладные фонтаны Циболы вернут ему силы.

«Вот чего я заслужил, и больше я ничего не заслуживаю».

Его кожа обгорала, слезала, обгорала и снова слезала, и в конце концов она не загорела, а почернела. Он стал ходячим доказательством того, что в облике человека в итоге проявляется его сущность. Мусорщик выглядел так, словно кто-то искупал его в керосине номер 2 и поднес к нему горящую спичку. Голубизна его глаз потускнела в постоянном слепящем свете пустыни, и заглядывать в них было все равно что глядеть в жуткие, безразмерные дыры в космосе. На нем была одежда, имитирующая костюм темного человека, — рубаха в красную клетку с открытым воротом, выцветшие джинсы и походные сапоги, уже потертые, исцарапанные и смятые в гармошку. Но он выбросил свой амулет с красным пятном. Он не заслужил носить его. Он расписался в своей никчемности. И, подобно всем несовершенным дьяволам, он был вычеркнут.

Он застыл под палящим солнцем и провел худой трясущейся рукой по лбу. Он был предназначен для этого места и времени — вся его жизнь была подготовкой к этому. Он прошел через раскаленные коридоры ада, чтобы добраться сюда. Он вытерпел отцеубийцу-шерифа, вытерпел то место в Терре-Хоте, он вытерпел Карли Йейтса. После всей своей странной и одинокой жизни он нашел друзей. Ллойда. Кена. Уитни Хоргана.

И, ох Господи, он все это изгадил. Он заслужил, что жарится здесь, на этой дьявольской сковородке. Существует ли искупление для него? Про то мог знать темный человек. Мусорщик не знал.

Он теперь уже почти не мог вспомнить, что случилось, — может, потому, что его искореженный разум не хотел вспоминать. До своего последнего кошмарного возвращения в Индиан-Спрингс он провел в пустыне больше недели. Скорпион ужалил его в средний палец левой руки (трах-пальчик, как со своей неизменной вульгарностью обозвал бы его давным-давно исчезнувший Карли Йейтс в том давным-давно исчезнувшем Поутэнвилле), и эта рука распухла, как наполненная водой резиновая перчатка. Неземной огонь пылал у него в голове. И все равно он шел дальше.

В конце концов он вернулся в Индиан-Спрингс, все еще ощущая себя плодом воображения кого-то. Там зашел какой-то добродушный разговор, когда люди рассматривали его находки: зажигательные запалы, контактные мины — словом, так, безделушки. Мусорщик почувствовал себя неплохо — впервые с тех пор, как его ужалил скорпион.

А потом без всякого перехода время как-то сместилось, и он оказался опять в Поутэнвилле. Кто-то сказал: «Те, кто балуется с огнем, ссут в постель, Мусор», — и он поднял взгляд, ожидая увидеть Билли Джемисона, но то был не Билл, то был Рич Граудемор из Поутэнвилла, ухмылявшийся и ковырявший спичкой в зубах, с черными от масла руками, потому что он забежал сюда из заправочной станции «Тексако» на углу, чтобы сыграть в бильярд во время обеденного перерыва. А кто-то еще сказал: «Ты лучше убери это, Ричи, а то Мусор вернулся в город», — и поначалу голос походил на голос Стива Тоубина, только это был не Стив. Это был Карли Йейтс в своей старой, поношенной мотоциклетной куртке с капюшоном. С возрастающим ужасом он увидел, что они все здесь — беспокойные мертвецы ожили. Ричи Граудемор, и Карли, и Норм Моррисетт, и Хэтч Каннингем — тот, который уже начал лысеть, хотя ему было всего восемнадцать, и которого все остальные звали Хэтч Лизунчик.

И они издевались над ним. И тогда все вернулось быстро и грубо через дымку прошедших в лихорадке лет. «Эй, Мусор, почему ты не спалил ШКОЛУ?», «Эй, Мусорок, ты еще не спалил себе хер?», «Эй, Мусорщик, я слышал, ты пердишь газом от зажигалок „Ронсон“, это правда?»

Потом Карли Йейтс: «Эй, Мусор, что сказала старуха Семпл, когда ты спалил ее пенсионный чек?»

Он попытался заорать на них, но из горла у него вырвался лишь слабый шепот:

— Не спрашивайте меня больше про чек старухи Семпл…

И убежал.

Все остальное было сном. Он доставал зажигательные запалы и прилаживал их к грузовикам на автобазе. Его руки работали сами по себе, а разум в смятении витал где-то далеко. Его видели, когда он сновал от своего вездехода к автобазе, некоторые даже махали приветственно руками, но никто не подошел и не спросил, что он тут делает. В конце концов он ведь был любимчиком Флагга.

Мусор делал свое дело и думал про Терре-Хот.

В Терре-Хоте они давали ему кусать резиновую штуковину, когда подвергали электрошоку, а человек у приборной панели временами походил на отцеубийцу-шерифа, временами — на Карли Йейтса, а порой — на Хэтча Лизунчика. И он истерически клялся себе, что на этот раз не обмочится. И каждый раз ему это не удавалось.

Покончив с грузовикам и, он зашел в ближайший ангар и разобрался со «стрекозами». Ему понадобились таймеры к запалам, чтобы устроить все как следует, и он сходил на складскую кухню и отыскал там больше дюжины пластиковых таймеров из дешевых магазинчиков «За пять и десять». Ставишь их на пятнадцать минут или на полчаса, и, вернувшись к нулю, они делают «дзинь», и ты знаешь, что пора вынимать пирог из духовки. Только на этот раз, подумал Мусор, вместо «дзинь» они сделают «бум». Ему это понравилось. Получалось неплохо. Если Карли Йейтс или Рич Граудемор попытаются взлететь на одном из этих вертолетов, их ожидает большой жирненький сюрприз. Он попросту присоединил кухонные таймеры к системам зажигания на вертолетах.

Когда с этим было покончено, настало мгновение просветления. Мгновение выбора. Он с любопытством оглядел стоявшие в ангаре вертолеты, а потом взглянул на свои руки. Они пахли как сгоревшие пистоны. Но здесь был не Поутэнвилл. В Поутэнвилле не было вертолетов. Солнце в Индиане не сверкало так ослепительно ярко, как здесь. Он был в Неваде. Карли и его дружки по бильярду мертвы. Они умерли от супергриппа.

Мусор обернулся и неуверенно взглянул на дело своих рук. Чем он тут занимался, портя снаряжение темного человека? Это было бессмыслицей, безумием. Он сейчас все разберет — и быстро.

О, но как же чудесные взрывы?

Любимые пожары?

Горящее топливо для реактивных самолетов, растекающееся повсюду. Взрывающиеся в небе вертолеты. Какая красота.

И неожиданно он отшвырнул прочь свою новую жизнь и рысцой побежал к своему вездеходу с вороватой улыбкой на почерневшем от солнца лице. Он забрался в него и уехал… но не слишком далеко. Он подождал. И наконец грузовик с цистерной выехал из гаража автобазы и пополз по асфальту, как большой грязнооливковый жук. И когда он взорвался, выплеснув горящую жидкость во все стороны, Мусор выронил свой полевой бинокль и завыл в небо, потрясая кулаками в безумном веселье, которое не мог выразить словами. Но веселье длилось недолго. На смену ему пришли дикий ужас и горестное раскаяние.