Стивен Кинг - Противостояние.Том I

Отчасти это явилось результатом резкого психологического потрясения от вида безжизненных территорий. Пока он оставался в Шойо, он был в какой-то степени защищен от этого. То, что Шойо вымер, не имело значения, по крайней мере большого, поскольку городок был очень мал. Но, когда начинаешь путешествовать, это все равно как… ну, он вспомнил фильм о природе Уолта Диснея, который видел еще мальчишкой. Весь экран заполнял тюльпан, один-единственный и такой красивый, что невольно хотелось затаить дыхание. Потом камера резко отъезжала, и перед глазами оказывалось целое поле тюльпанов. Это расплющивало, подавляло тебя, вызывало невыносимую чувственную перегрузку, и в тебе с жужжанием вырубался некий внутренний предохранитель, отключая восприятие. Это был перебор — точь-в-точь как и нынешнее путешествие. Шойо был пуст, и он сумел приспособиться к этому. Но пусты были и Макнаб, и Тексаркана, и Спенсервилл; Ардмор выгорел дотла. Он проехал на север по шоссе 81 и видел лишь одного оленя. Дважды он натыкался на то, что могло указывать на присутствие живых людей: потухший дня два назад костер и подстреленный и аккуратно освежеванный олень. Но людей не было. От этого можно было сойти с ума, потому что вопиющая ненормальность всего происходящего давила на тебя не переставая. Уже не только Шойо, или Макнаб, или Тексаркана, а вся Америка валялась, как пустая консервная банка с несколькими позабытыми горошинами на дне. А кроме Америки был еще весь мир , и от этих мыслей Нику становилось так погано, что приходилось усилием воли заставлять себя не думать об этом.

Он склонился над атласом. Если они будут продолжать ехать, то, быть может, станут походить на снежный ком, катящийся вниз с горы и становящийся все больше и больше. Если им повезет, они подберут еще нескольких людей по дороге отсюда в Небраску (или их самих подберут, если они встретятся с компанией побольше). Из Небраски они, наверное, отправятся куда-нибудь еще. Это было все равно что поиск без какой-либо видимой цели в конце — впереди не было ни чаши Грааля, ни меча на наковальне.

«Двинемся на северо-восток, — подумал он, — до Канзаса». Шоссе 35 выведет на следующий виток 81-го, а шоссе 81 доведет до Свидхолма, штат Небраска, где строго перпендикулярно пересечет небраскское шоссе 92. Еще одна трасса, шоссе 30, соединяла эти два, как гипотенуза — стороны правильного треугольника. И где-то в этом треугольнике простиралась страна его мечты.

Мысли об этом вызывали у него странное волнение.

Какое-то движение, подмеченное им боковым зрением, заставило его поднять взгляд. Том сидел и тер глаза кулаками. Вся нижняя часть его лица, казалось, исчезла в широченном зевке. Ник улыбнулся ему, и Том улыбнулся в ответ.

— Мы сегодня еще будем ехать? — спросил Том, и Ник кивнул. — Ух ты, здорово. Мне нравится ездить на моем велике. Да, в натуре! Хоть бы мы никогда не останавливались!

Отложив атлас в сторону, Ник подумал: «Кто знает? Может быть, твое желание и сбудется».

Этим утром они свернули на восток и съели свой ленч на перекрестке, неподалеку от границы Оклахомы с Канзасом. Было 7 июля, стояла жара.

Незадолго до того, как они сделали привал, Том затормозил — по своему обыкновению, неожиданно и резко. Он уставился на дорожный знак, вставленный в бетонную плиту, наполовину ушедшую в мягкую землю на обочине дороги. Ник взглянул на знак. Тот гласил: ВЫ ПОКИДАЕТЕ ОКРУГ ХАРПЕР, ОКЛАХОМА, — ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В ОКРУГ ВУДС, ОКЛАХОМА.

— Я могу прочесть это, — сказал Том, и если бы Ник мог его слышать, он был бы восхищен и тронут тем высоким и выразительным регистром, который обрел голос Тома. — «Вы выезжаете из округа Харпер. Вы въезжаете в округ Вудс». — Он обернулся к Нику. — Знаете что, мистер?

Ник отрицательно покачал головой.

— Я ни разу в жизни не был за округом Харпер — нет-нет, в натуре, только не Том Каллен. Но однажды папаша привел меня сюда и показал этот знак. Он сказал, что если хоть один раз поймает меня по ту сторону знака, то вышибет из меня дух. Хоть бы он не поймал нас там, в Вудсе. Как вы думаете, он поймает?

Ник энергично помотал головой.

— А Канзас-Сити где, в округе Вудс?

Ник снова помотал головой.

— Но мы едем в Вудс, прежде чем еще куда-нибудь, верно?

Ник кивнул.

Глаза Тома заблестели.

— Это и есть мир?

Ник не понял. Он нахмурился… приподнял брови и… пожал плечами.

— Я хочу сказать, такое место — мир , — пояснил Том. — Мы отправляемся в мир, а, мистер? — Том поколебался, а потом спросил нерешительным, но очень серьезным тоном: — Можно ли Вудс считать миром?

Ник медленно кивнул.

— Ладно, — сказал Том. Он секунду глядел на знак, а потом утер правый глаз, из которого скатилась одинокая слезинка. Затем он снова забрался на свой велосипед. — Ладно, поедем. — И больше не сказав ни слова, он пересек границу округа. Ник последовал за ним.

Они въехали в Канзас перед тем, как совсем стемнело и уже нельзя было двигаться дальше. После ужина Том стал усталым и ворчливым. Он хотел играть в свой гараж. Он хотел смотреть телевизор. Он не хотел больше никуда ехать, потому что задница у него ныла от седла. Он не имел представления о границах штатов и совершенно не испытывал того подъема, который ощутил Ник, когда они проехали следующий знак, на сей раз гласивший: ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КАНЗАС. Сумерки к этому времени уже так сгустились, что белые буквы, казалось, плавали как призраки в нескольких дюймах от коричневой поверхности знака.

Они разбили лагерь в четверти мили от линии границы, у водонапорной башни, стоявшей на высоких стальных ногах и походившей на марсианина Герберта Уэллса. Забравшись в спальный мешок, Том моментально уснул. Ник немного посидел, глядя, как зажигаются звезды. Земля вокруг была абсолютно темной и для него — совершенно беззвучной. Незадолго перед тем, как он сам забрался в спальник, на забор, стоявший неподалеку, села ворона и, казалось, стала следить за ним. Ее маленькие черные глазки были обведены кровавыми полукружьями — отражениями тихо взошедшей, полной оранжевой летней луны. Что-то в вороне не понравилось Нику; от нее стало как-то не по себе. Он нашел большой комок грязи и запустил им в ворону. Та взмахнула крыльями, казалось, задержала на нем свой мрачный взгляд и пропала в ночи.

Этой ночью ему приснился человек без лица, стоявший на высокой крыше и простирающий руки на восток, а потом кукуруза, растущая выше его головы, и звуки музыки. Только на этот раз он знал, что это была музыка, и знал, что это играла гитара. Он проснулся на рассвете с болезненно переполненным пузырем, а в ушах у него звенели слова: «Матушка Абагейл, так меня называют… Приходи повидать меня, когда захочешь».