Стивен Кинг - Противостояние.Том I

Натягивая легкое пальто, она вдруг почувствовала себя виноватой. Да, мать переутомилась. Фрэнни заметила это еще тогда, когда приехала домой из колледжа и они с матерью обменялись поцелуями. У Карлы залегли мешки под глазами, кожа казалась чересчур желтой, а седины в волосах, хотя они, как всегда, были безупречно уложены, заметно прибавилось, несмотря на регулярное подкрашивание в парикмахерской, обходившееся ей каждый раз в тридцать долларов. Но по-прежнему…

Она была истеричкой, законченной истеричкой. И Фрэнни мучилась вопросом, какова будет степень ее вины, если грипп матери обернется пневмонией или приведет к другим серьезным последствиям. Или даже к смерти. Господи, что за ужасная мысль! Это невозможно. Умоляю, Господи, нет, только не это. Таблетки прогонят эту болезнь прочь. А поскольку Фрэнни будет оставаться вне поля ее зрения, тихо вынашивая своего Маленького Незнакомца в Сомерсуэрте, мать сможет оправиться от обрушившегося на нее удара. Она сможет…

Снова зазвонил телефон.

С минуту она остолбенело смотрела на него. За окном сверкнула молния, а за ней последовал зловещий раскат грома, да так близко, что Фрэнни буквально подскочила на месте.

Дзинь-дзинь-дзинь.

Но ведь ей уже звонили три раза, кто бы это мог быть? Дебби незачем звонить ей снова, да и Джессу тоже. Может быть, ей звонит оператор автоматической телефонной службы или какой-нибудь торговый агент? В конце концов, не исключено, что это все-таки Джесс.

А подходя к аппарату, она уже была уверена, что звонит отец с плохими известиями. «Что ж, это мой кусок пирога», — сказала она себе. Ответственность — это как пирог. Своими добрыми делами ты снимаешь с себя часть ответственности, но ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что выкрутишься и тебе не придется отрезать себе собственными руками большой, сочный и горький кусок пирога, чтобы потом съесть его весь, до последней крошки.

— Алло?

На другом конце провода молчали. Фрэнни недоуменна нахмурилась и повторила «алло».

Тогда отец ответил:

— Фрэн? — и издал странный звук, словно подавился чем-то. — Фрэнни? — И снова тот же звук. С нарастающим ужасом Фрэнни поняла, что он борется со слезами. Она — непроизвольно поднесла руку к узлу завязанной на шее косынки и вцепилась в него.

— Папа? Что случилось? Что-то с мамой?

— Фрэнни, я сейчас приеду за тобой. Я… приеду и заберу тебя. Вот что я сделаю.

— С мамой все в порядке? — закричала она в трубку. Над «Харборсайдом» снова прогремел гром, напугав ее, и она расплакалась. — Скажи мне, папочка!

— Ей стало хуже, вот и все, что я знаю, — проговорил Питер. — Примерно через час после нашего с тобой разговора ей стало хуже. У нее поднялась температура. Начался бред. Я пытался дозвониться до Тома… Но Речел сказала, что его нет, что многие люди серьезно больны… Тогда я позвонил в Санфордскую больницу, и мне сказали, что обе машины «скорой помощи» сейчас на вызовах, но имя Карлы внесут в список. Список , Фрэнни, что вдруг еще за чертов список ? Я знаю Джима Уоррингтона, водителя одной из санфордских «скорых», за исключением той дорожной аварии на 95-м шоссе, он дни напролет сидел и играл в джин. Откуда взялся список ? — Он почти кричал.

— Успокойся, папочка. Успокойся. Успокойся. — Она снова заплакала и, перестав теребить узел косынки, поднесла руку к глазам. — Если за ней еще не приехали, тебе лучше отвезти ее самому.

— Нет… нет, они приехали примерно минут пятнадцать назад. Господи, Фрэнни, в машине уже было шесть человек, среди них Билл Ронсон, владелец аптеки. И Карла… твоя мама… выглянула из машины, когда ее поместили внутрь, и все повторяла: «Я не могу дышать, Питер, я не могу дышать, почему я не могу дышать?» О Господи, — закончил он срывающимся, почти детским голосом, который напугал Фрэнни.

— Ты можешь вести машину, папа? Можешь приехать сюда?

— Да, — ответил он. — Да, конечно. — Казалось, он пытается взять себя в руки.

— Я буду ждать тебя у центрального входа.

Она повесила трубку и быстро спустилась вниз. У нее дрожали колени. На улице она заметила, что, хотя дождь и не кончился, тучи уже начали рассеиваться и сквозь них пробивается послеполуденное солнце. Она инстинктивно поискала глазами радугу и увидела ее далеко над водой, размытую и причудливо изогнутую. Ее вновь охватило терзающее чувство вины. Бешеные чудовища вгрызались в ее плоть как раз там, где был ее Маленький Незнакомец, и она снова заплакала.

«Ешь свой кусок пирога, — повторяла она себе в ожидании отца. — У него ужасный вкус, так что ешь его. Можешь взять второй кусочек и третий. Ешь свой пирог, Фрэнни, ешь все до последней крошки».

Стю Редман был напуган.

Он смотрел сквозь зарешеченное окно своей новой палаты в Стовингтоне, штат Вермонт, и видел раскинувшийся внизу маленький городок, крошечную заправочную станцию, что-то похожее на фабрику, главную улицу, реку, дорожную заставу, а за ней гранитный хребет западной оконечности Новой Англии — Зеленые горы.

Он был напуган, потому что комната, в которой он находился, куда больше походила на тюремную камеру, чем на больничную палату. Он был напуган еще и потому, что пропал Деннинджер. Стю не видел его с тех пор, как весь этот сумасшедший цирк переехал из Атланты сюда. Дитц тоже больше не появлялся. Стю подумал: вполне вероятно, что Деннинджер и Дитц больны, а может быть, уже умерли.

Кто-то допустил ошибку. Или та болезнь, которую привез в Арнетт Чарльз Д. Кампьон, оказалась намного заразнее, чем кто-либо мог предположить. В любом случае болезнь добралась и до работников Центра по изучению чумы в Атланте, и, как считал Стю, каждый из них получил возможность исследовать на себе природу вируса, который они называли «А-прим» или «супергрипп».

У него по-прежнему продолжали брать анализы, но как-то бессистемно, без всякого графика. Результаты записывались небрежно, и у него возникло подозрение, что какой-нибудь человек бегло просматривает их, качает головой и отправляет в ближайшую мусорную корзину.

Впрочем, это было не самым худшим. Худшим было оружие. Теперь всех медсестер, приходивших взять у него на анализ кровь, мочу или слюну, обязательно сопровождал солдат в белом скафандре с револьвером в пластиковом чехле, который крепился к манжету перчатки на правой руке солдата. Это был армейский револьвер 45-го калибра. Стю не сомневался, что, если он затеет здесь такие же игры, как с Дитцем, револьвер превратит конец чехла, закрывающего его дуло, в прах, а самого Стю Редмана — в решето.

Его могут запросто пустить в расход. Находиться под арестом плохо. А жить в страхе, что тебя в любой момент готовы пустить в расход, еще хуже.