Александр Варго - Гример

Хоть я и выбивался из сил, результаты оказались мизерными. Ногти ломались, когда я втыкал их в плотную глину. Я схватил крест и принялся выворачивать им комья земли. Она крошилась, рассыпалась вновь под моими ногами, превращалась в подрагивающий массив. Я понял, что не сумею раскопать могилу руками. Мне не успеть… Сколько можно прожить, лежа в гробу? На сколько там хватит воздуха? Я не сомневался, что Инесс жива и бьется сейчас, задыхается в тесном пространстве. Она должна слышать, что я пытаюсь пробраться к ней, она должна дать мне знак. Я несколько раз ударил крестом в землю и вновь припал к ней ухом, но услышал лишь неясный глухой гул.

Я стоял на коленях, воздев руки к небу. Раскисшая от дождя глина стекала по моим запястьям. Холодные капли падали на мое лицо, смешиваясь с потом. Никогда прежде я не чувствовал себя таким беспомощным.

– Инесс, Инесс! – закричал я так громко, что от моего голоса шарахнулись и захлопали крыльями устроившиеся на ночь в кронах деревьев птицы. Огромный ворон черным крестом пронесся над моей головой и, взмыв, скрылся в полуразрушенной бревенчатой колокольне.

– Инесс! – Я упал и принялся колотить кулаками в землю. – Ты должна слышать меня, отзовись! – Но только шумел ветер, шелестела под дождем листва, да бешено стучало мое сердце. – Инесс…

Это было невыносимо – понимать, что она совсем рядом, в каких-то двух метрах. Но мне не пробиться к ней через толщу земли. Отчаяние охватило меня, я уже проклинал себя за то, что не догадался выпросить лопату у дорожных рабочих. А ведь их штук десять лежало в будке! Я не мог простить себе, что ехал молча. А ведь надо было упросить людей идти со мной, и я бы не впал в отчаяние. Мы уже выкопали бы гроб… Как все же много в жизни значат мелочи, элементарные вещи, которым иногда в жизни не придаешь значения! А от них зависит ответ на вопрос – быть или не быть.

В критические моменты иногда приходит озарение, обостряются память, слух, зрение. Взгляд мой упал на обломок черенка под стеной часовни. А глаза мои уже раньше мысли, раньше, чем я успел сообразить, искали то, что могло спасти Инесс. Я копошился в кустах, ломая ветви.

– Здесь, где-то здесь… – шептал я.

Радостный крик вырвался из моей груди, когда я сжал в руках то, что искал – лопату с коротким обломанным черенком, ту, которой я чуть не убил Рамиреса. Острое лезвие легко врезалось в сырую глину. Земля комьями летела во все стороны. Я не останавливался ни на минуту, ни на секунду, даже чтобы перевести дыхание.

– Быстрей, быстрей! – шептал я, все глубже погружаясь в землю.

Пот градом катился с моего лба. Я ощущал его соленый вкус на своих губах. Руки выбрасывали из ямы лопату за лопатой, а земля сыпалась со стен могилы пластами, липла к ботинкам. Однако дело мое продолжалось.

– Все будет хорошо, Инесс, ты слышишь меня?

Я остановился и прислушался. Шумел ветер, потрескивал факел, теперь почти бесполезный – ведь его свет уже не достигал дна ямы. В минуты предельного напряжения всякое может почудиться. Когда что-то хочешь услышать, то различишь его в любом звуке. Я готов был поклясться, что слышу доносящийся из-под земли отчаянный крик. Мне даже казалось, что я ощущаю содрогание земли под ногами. Я вырвал факел из соседней могилы и воткнул его в стену ямы. Теперь он горел у меня над головой, заливая все вокруг неверным желтым светом. Я даже не пытался угадать, сколько времени прошло – знал, что быстрее копать просто невозможно. Наконец острие лопаты ударило в дерево. Еще несколько движений – и я увидел поблескивающую лаком крышку гроба. Сердце мое сжалось. Инесс не отвечала мне на стук. Неужели опоздал, или… Стало еще тревожней. Неужели я ошибся?! Неужели прав был Петруха, когда говорил, что она мертва? Но не могло же мне почудиться, когда я накладывал макияж на лицо Инесс, то, что она открыла глаза, что ее пальцы сдавили мою шею… Не сошел же я с ума! Или все-таки разум покинул меня… Ведь скажи мне кто-нибудь еще вчера, что я ночью на кладбище буду рыть могилу, я бы посчитал того полным идиотом.

Мысли щелкали, а я продолжал копать, расчищая поблескивающую лаком крышку дорогого гроба. Обдирая пальцы, я принялся откручивать барашки винтов. Руки тряслись от нетерпения, в тесной яме не хватало места. Наконец, расставив ноги, я поднялся над гробом и рванул крышку на себя. Она легко отлетела. А я замер. Гроб таил в себе страшную загадку. Я думал, что готов ко всему, готов увидеть задохнувшуюся, погибшую страшной смертью девушку, посиневшее лицо, содранные в кровь руки. Но Инесс в гробу не оказалось. Вместо нее на мягкой белой шелковой подкладке лежало неокоренное еловое бревно. Я даже ощущал его смолистый запах.

– Инесс! – вырвался из меня крик отчаяния.

– Инесс… – вернулось ко мне эхо.

Я вырвал факел из глиняной стенки, выпрямился и всмотрелся в тревожно сгустившуюся темноту. Мой мозг буквально переклинило. Я уже ничего не понимал. Факел, заливаемый дождем, шипел у меня над головой, отбрасывая на стенку часовни тень от надмогильных памятников. Перекошенные силуэты крестов, ажурные кружева кованой ограды двигались, как ожившие привидения. Пласт земли обрушился у меня за спиной. Глина, упав в гроб, рассыпалась на комья. Я повернул голову и увидел занесенную над собой лопату. Лезвие плашмя ударило меня по темечку. Я взмахнул руками, и факел отлетел в сторону, прочертив надо мной огненную дугу, рухнул на еловое бревно, лежавшее в гробу, и я отключился…

Сознание наконец вернулось ко мне. Внутри было тошно, все тело подрагивало. Почему я не могу открыть глаза? Где я сейчас? Кто меня ударил лопатой по голове? Почему вокруг такая гнетущая тишина? Я ослеп? Оглох? Вопросов было море, они один за одним сыпались на меня – и ни единого ответа. И тут я понял, что глаза-то у меня открыты, только я ничего не вижу. Непроницаемая темнота царила вокруг меня. Я слышал лишь собственное дыхание и биение сердца; оно неровно тарахтело, как неисправный мотор. Мокрая одежда липла к телу. Я лежал на спине. Когда боишься чего-то конкретного, а оно все же случается, то боишься в первую очередь подтвердить свою догадку. Во всяком случае, тянешь с этим до последнего. Я принюхался. Пахло влагой, сырой землей и совсем немного хвоей. Этот последний запах ускользал, растворяясь в других. Мои облепленные глиной пальцы принялись шарить по скользкой глине, раздвигая липкие комья. Под глиной было что-то твердое, но тоже скользкое. Материя? Шелк? Я сжал его в пальцах. Но почему именно шелк? Догадка была страшной, я не желал в нее верить. Рванулся, попытавшись сесть, и тут же ударился лбом во что-то твердое. Я лихорадочно ощупывал узкое вытянутое пространство, в котором оказался.

Гроб, гроб… я в гробу, в том самом, где лежала Инесс, вернее, должна была лежать. Вот почему так тихо и темно. Меня похоронили заживо!