Александр Варго - Гример

– Видал, венички для баньки у нее тоже есть, – проследил за моим взглядом Михаил. – С можжевельником и мятой их делает, а сверху береза. Я, сколько ни пытался такие изготовить, ничего не получилось.

Старуха прижимая к груди две бутылки с желтоватой жидкостью, ловко выбралась по крутой лестнице из подполья, умудрилась ногой подцепить крышку люка и захлопнуть ее.

– Ты же не из наших, – обратилась она ко мне. – Но, может, еще и станешь своим.

Я кивнул; конечно, не из ваших, но со странной регулярностью помимо своей воли наведываюсь в эти края. И каждый раз впечатления не из приятных. Цена оказалась вполне приемлемой, как у водки средней паршивости. И хотя мы не оговаривали, сколько бутылок нам надо, я, не сопротивляясь, взял обе.

– Правильный выбор, – похвалила ведьма. – Сколько водки ни бери, все равно два раза бегать. А я спать скоро буду.

Михаил хохотнул дежурной шутке, хотя, наверное, слышал ее при каждом своем визите.

– Похмелиться себе только оставьте, а то утром я не открою, даже за деньги.

Дверь за нами закрылась. Михаил взял у меня бутылку, выдернул скрученную из газеты пробку и потянул носом.

– Нектар, амброзия, – закатил он глаза к хмурому ночному небу. – Давай по глоточку здесь, а там уже у меня продолжим.

Обычно я пью за столом, не любитель распития на улице. Но сейчас уже ничто не было твердо в этом мире.

– Давай, – согласился я в надежде, что, подпив, дачный сторож развяжет язык еще больше и мне удастся у него кое-что узнать.

Михаил протянул бутылку мне.

– Ты первый, гость как-никак. Только надо тост какой-нибудь сказать. Без тоста одни алкаши пьют.

– За знакомство, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Правильно, за знакомство!

Я глотнул совсем немного. Спиртное было прохладным и крепким. Но последнее обстоятельство я оценил, лишь когда проглотил калгановую настойку. Она сразу же мягким теплом охватила горло.

– Пьешь, как кот лакает, – беззлобно констатировал Михаил, прикладываясь к горлышку.

Надо отдать ему должное, выпил он не больше моего – наверняка был блюстителем народных традиций выпивки. Теперь шагалось веселее. Вскоре мы уже поднимались на крыльцо сторожки. Как оказалось, дверь даже не была закрыта на ключ.

– Какой же я сторож, если воров боюсь? – пояснил Михаил.

В небольшом домике царил чисто мужской беспорядок. Вместо табуретов тут использовались березовые чурбачки, вместо стола я увидел старую дверь, поставленную на высокие сосновые чурки. При этом пространство было организовано вполне рационально – повсюду можно было пройти и даже кое-где присесть. Михаил сполоснул в ведре два стограммовых граненых стаканчика, протер их бумажным полотенцем и водрузил на стол. Закуска уже имелась: крупно порезанные сало и хлеб. Наверняка она никогда не сходила со стола, только подновлялась.

– Ты уж извини, что я тебя в гроб сегодня законопатил, – произнес Михаил, разливая настойку по полстаканчика. – Гнать не будем. Спешить некуда.

– Я все понимаю. Сам бы охренел, увидев, как могилу раскапывают, – согласился я.

– У нас и не такое увидишь… – Сторож поднял стаканчик, призадумался на секунду, извлекая из памяти один из дежурных тостов, и вымолвил пафосно: – За землю, на которой сидим, будь она проклята.

Возразить я не успел. Михаил уже торопливо чиркнул донцем по стаканчику, к которому я даже не успел прикоснуться, и тут же перевернул его над широко раскрытым ртом. Спиртное влилось в горло, даже острый кадык под поросшей щетиной кожей не дрогнул.

Сторож явно любил производить внешние эффекты. Даже наливал из высоко поднятой бутылки, и густое желтое спиртное стекало тонкой ровной струйкой.

– Ты вообще, Марат, кто такой? – спросил он.

В подробности вдаваться не хотелось, особенно в свете событий на кладбище.

– Гример я.

– Редкая профессия. Но я не то хотел спросить. По жизни ты кто?

Вопрос застал врасплох. В самом деле – кто мы все по жизни? Можно было ответить: человек, мужчина, но хотелось и самому разобраться.

– Ну, я, к примеру, сдержанный оптимист, – подсказал Михаил, расстегивая камуфляжную куртку. – Ты не думай, что неотесанный. Высшее образование, правда, незаконченное, имею. Жена, черт бы ее побрал, настояла, чтобы я университет на четвертом курсе бросил и в кооператоры переквалифицировался. Помнишь, были такие в перестройку?

– В малиновых двубортных пиджаках из кримплена и с золочеными пуговицами?

– Вот черт, угадал, именно такой она меня носить и заставляла, – засмеялся Михаил.

– Не боишься черта на ночь поминать?

– Место здесь такое, что, поминай не поминай, он по-любому объявится. А все кладбище старое виновато… Так кто ты такой по жизни?

– Циник, – честно признался я.

– Можешь не пояснять, я на филолога учился. Если правильно, по-старогречески, циник – значит «реально на жизнь смотришь в любом ее проявлении», это хорошо. Другой не стал бы гробы выкапывать.

– Я же не знал, что там бревно лежит.

– Нашел, чем оправдываться! Лучше, что ли, было мертвое тело сегодня откопать? Тогда бы я тебя лопатой уже не плашмя бил… Давай за твою барышню, которая жива оказалась, выпьем. Не каждый на такое, как ты, решится. Раз жива, значит, чокаемся.

Я почувствовал легкое головокружение. Напиток от старой ведьмы был коварным, дурманил неторопливо, но основательно. Для меня все напитки делятся на те, которые бьют по голове, и на те, которые действуют на опорно-двигательный аппарат, как сказал бы Петруха. А эта настойка действовала на все сразу – и на голову, и на ноги. Кажется, я пьянел куда быстрее своего нового знакомого.

Странным он мне показался. Почему-то его совсем не интересовало то, почему на местном кладбище кого-то вообще могут закопать живьем, словно такое тут в порядке вещей.

«Что я тут делаю? – задумался я, осматриваясь. – Ах да, хотел расспросить…»

– Пьем за твою девчонку и за твою смелость, – донеслось до моего слуха.

Я выпил всего треть от налитого, отставил стаканчик. Университетское образование ночного собеседника не подвело, он не стал настаивать, чтобы я пил с ним наравне.

– Так вот, о кладбище. Там бывшие помещики похоронены, это их могилы досмотренные, все остальное травой поросло.

– Слышал уже. Их потомки вроде в Парагвае теперь живут…

– Ого! Образовываешься помаленьку. Не зря мы на том кладбище и встретились. Весь наш дачный поселок – их бывшее дореволюционное имение. У них и дворец тут был. Фундамент от флигеля на участке Дмитрия Петровича сохранился. Я ему говорил, чтобы разломал его к чертовой матери. А то вспомнят потом, скажут, что памятник архитектуры, и участок заберут. А он на нем и построился, сэкономить решил.

– Дмитрий Петрович – это тот, которого придушили? – уточнил я, чувствуя, что говорю лишнее.