Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

Она видела, что большинство ставней поломаны. Надо подобраться вплотную и заглянуть в щель. Скорее всего, она ничего не увидит, кроме беспорядка начинающегося ремонта. Приблизительно так же романтично и сверхъестественно, как футбольная телепередача.

Но все-таки — ужас.

Он вспыхнул внезапно, эмоции отмели логику, наполнили рот привкусом меди.

И она знала, что кто-то стоит за ее спиной, еще раньше, чем на ее плечо упала рука.

Уже почти стемнело.

Бен встал со складного стула, выглянул в окно и не увидел ничего особенного. Удлинились вечерние тени. Трава на заднем дворе похоронного бюро еще зеленела, — видимо, предусмотрительный гробовщик старался сохранить ее такой до самого снега. Символ продолжающейся жизни на фоне смерти года. Эта мысль показалась Бену необыкновенно угнетающей, и он отвернулся от окна.

— Как хочется закурить, — произнес он.

— Никотин убивает, — отозвался Джимми, не оборачиваясь. Он смотрел телевизор.

Бен посмотрел на часы. 6:47. В календаре значилось точное время заката — 7:02.

Джимми прекрасно все устроил. Мори Грин, маленький человечек в расстегнутом черном жилете и белой рубашке, встретил их со всей возможной сердечностью.

— Мы пришли попросить об одолжении, — сказал ему Джимми. — Притом не маленьком.

Грин внимательно взглянул ему в лицо.

— А собственно с какой стати? — весело спросил он. — Что такого ты сделал для меня, чтобы мой сын третьим по успеваемости закончил школу в Нортвестерне?

Джиими покраснел:

— Я сделал только то, что обязан был сделать.

— Не собираюсь спорить с тобой. Проси. Чем это вы с мистером Мерсом так обеспокоены? Попали в аварию?

— Нет, ничего похожего.

Они сидели в маленькой кухоньке за часовней, на плите шипела кофеварка.

— Норберт еще не приехал за миссис Глик? — спросил Джимми.

— Духу его здесь не было. — Грин достал сахар. — Этот припрется в одиннадцать часов ночи и удивится, почему меня здесь нет. — Он вздохнул. — Бедная леди. Такая трагедия в семье. А она так хорошо выглядит, Джимми. Это твоя пациентка?

— Нет. Но мы с Беном… хотели бы посидеть возле нее этой ночью. Прямо там.

Грин замер, не дотянувшись до кофеварки:

— Посидеть возле нее? Ты хотел сказать, осмотреть ее?

— Нет, — твердо ответил Джимми. — Просто посидеть возле нее.

— Ты шутишь? — Грин внимательно посмотрел на него. — Вижу, что нет. Для чего вам это понадобилось?

— Не могу сказать тебе, Мори.

— О! — Он разлил кофе по чашкам, сел за стол и попробовал его. — Не слишком крепкий. В самый раз. Что, у нее что-нибудь инфекционное?

Джимми и Бен переглянулись.

— Не в общепринятом смысле слова, — ответил в конце концов Джимми.

— Вам бы хотелось, чтобы я держал рот на замке на этот счет, а?

— Да.

— А если придет Норберт?

— С Норбертом я разберусь, — пообещал Джимми. — Я ему скажу, что Реардон попросил меня проверить ее на инфекционный энцефалит. Он в этом не силен. Все в порядке, Мори?

— Конечно, конечно. Я думал, ты собрался попросить о чем-нибудь серьезном.

— Может быть, это серьезнее, чем ты думаешь.

— Когда допью кофе, поеду домой и взгляну, какой там кошмар Рэйчел соорудила на ужин. Вот ключи. Закрой, когда будешь уходить, Джимми. Располагайся. Только за это сделай мне одолжение.

— Конечно! Какое?

— Если она что-нибудь заявит, запиши это для потомства, — он начал было смеяться, но увидев одинаковое выражение их лиц, резко прервал смех.

Без пяти семь. Бен почувствовал, как в нем нарастает напряжение.

— Перестал бы таращиться на часы, — посоветовал Джимми. — Они от этого быстрее не пойдут.

Бен виновато вздохнул.

— Сомневаюсь, что вампиры — если они вообще существуют — встают в момент астрономического захода. Еще не темно, — сказал Джим и все-таки выключил телевизор.

Тишина опустилась, как одеяло. Они сидели в рабочей комнате Грина, и тело Марджори Глик лежало на сверкающем стальном столе.

Когда Джимми осматривал тело, он отбросил простыню. Миссис Глик была одета в домашнее платье и вязаные тапочки. На ее левой голени виднелся приклеенный кусочек пластыря. Бен старался отвести от него взгляд — и не мог.

— Что скажете? — спросил он у Джимми.

— Не хочу рисковать своей репутацией, раз часа через три все и так решится. Но состояние ее тела очень похоже на то, которое было у Майка Райсона: никакого поверхностного оттока крови, никакого окоченения. — Он натянул простыню обратно и замолчал.

Было 7:02.

Джимми вдруг спросил:

— Где ваш крест?

Бен вздрогнул:

— Крест? Боже мой, у меня его нет.

— Вы никогда не были бойскаутом, — Джимми открыл чемоданчик, — а вот я всегда ко всему готовлюсь.

Он вытащил два ларингологических шпателя, снял целлофановую оболочку и скрепил их клейкой лентой под прямым углом.

— Благословите его.

— Что?.. Я не могу… я не знаю, как, — растерялся Бен.

— Так сочините, — приятное лицо Джимми внезапно сделалось напряженным. — Вы писатель, вам и карты в руки. Ради Христа, поторопитесь. По-моему, что-то сейчас произойдет. Разве вы не чувствуете?

И Бен почувствовал. Что-то назревало в пурпурных сумерках, еще невидимое, но тяжелое и давящее. Во рту пересохло, и ему пришлось облизнуть губы, чтобы заговорить:

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа… — Подумав, он добавил: — И во имя Девы Марии тоже. Благословляю этот крест и… и…

Слова вдруг полились со сверхъестественной легкостью:

«Господь — мой пастырь, и я не нуждаюсь. Он уложит меня на зеленых пастбищах, он проведет меня через тихие воды. Он воскресит мою душу».

Слова падали, как камни в глубокое озеро, и тонули без всплеска. Голос Джимми присоединился к его голосу.

«Он выведет меня на тропы праведные во имя Свое. Идя через долину смертных теней да не убоюсь я зла…»

Стало трудно дышать. Все тело Бена покрылось гусиной кожей, волоски на нем кололись, будто встали дыбом.

«…Ты накроешь передо мной стол при врагах моих, ты умастишь мне голову елеем. Праведность и милосердие станут…»

Простыня, покрывающая тело Марджори Глик, задрожала. Из-под нее вывалилась рука, пальцы танцевали в воздухе, раздвигаясь и скрючиваясь.

— Бог мой, я действительно это вижу? — прошептал Джимми, побледневший так, что веснушки выступили на его лице подобно брызгам грязи на оконном стекле.

«…иди за мной во все дни моей жизни…»

Бен уже говорил один и вдруг замолчал.

— Джимми, взгляните на крест, — наконец выдохнул он.

Крест сиял. Свет лился на руки Бена волшебным потоком.

Сдавленный голос медленно прозвучал в тишине, скрежеча, как осколки глиняной посуды:

— Дэнни…

Язык Бена прилип к гортани. Силуэт под простыней садился. Тени в потемневшей комнате двигались и дрожали.