Лорел Гамильтон - Цирк проклятых. Кафе лунатиков

Я рассказала.

Он глубоко затянулся. Кончик сигареты ярко вспыхнул в темноте.

— Кажется, это действительно не медведь.

Он не стал спорить! Чудо.

— Нет, не медведь.

— Кугуар? — спросил он вроде как с надеждой.

Я осторожно встала.

— Вы сами знаете, что нет.

— Оборотень, — сказал он.

— Именно.

— В округе не было диких оборотней уже десять лет.

— А тот скольких убил? — спросила я.

Он глубоко затянулся и медленно выдохнул.

— Тот? Пятерых.

Я кивнула:

— Не знала про него. Это еще до меня было.

— Вы тогда еще в школу ходили?

— Ага.

Он бросил окурок в снег и затоптал тяжелым сапогом.

— Жаль, что это не медведь.

— И мне жаль, — согласилась я.

Ночь была тяжелой холодной тьмой. Два часа ночи — про́клятое время суток в любое время года. В середине декабря два часа — это застывшее сердце вечной ночи. А может, просто я уже устала. Свет на лестнице, ведущей к моей квартире, горел, как пойманная луна. Он был какой-то замерзший, переливался и был слегка нереален. В воздухе плавала легкая дымка, этакий малыш-туман.

Титус меня попросил быть в контакте на случай, если они найдут кого-нибудь подозрительного. Я для них была лучшей возможностью выяснить, ликантроп это или какой-то левый хмырь. Что ж, куда лучше вариант, чем отрезать ему руку и смотреть, не растет ли мех внутри тела. Если ошибешься, что тогда делать — извиняться?

Несколько следов ликантропа, ведущих к месту преступления, все-таки нашли. По ним сделали гипсовые слепки и, по моему предложению, послали копии на факультет биологии Вашингтонского университета. Я чуть не отправила их на имя доктора Луиса Фейна. Он преподавал в Ваш-уне биологию. Один из лучших друзей Ричарда. Отличный мужик. Крысолюд. И эта мрачная глубокая тайна оказалась бы под угрозой раскрытия, начни я ему посылать слепки следов ликантропов. А если послать на имя факультета, Луи их наверняка увидит.

Это был мой самый большой вклад в дело за всю ночь. Они все еще вели поиски, когда я уехала. Пейджер я оставила включенным — если найдут на снегу голого человека, могут позвонить. Хотя если пейджер заверещит раньше, чем я малость посплю, я и озвереть могу.

Когда я захлопнула дверцу машины, мне отозвалось эхо. Захлопнулась еще одна дверца. Как я ни устала, а сработал автоматизм — осмотреть парковку и обнаружить эту вторую машину. За четыре места от меня стоял Ирвинг Гризволд, завернувшись в ядовито-оранжевую парку и полосатый шарф вокруг шеи. Вокруг лысины торчал пушистый ореол волос. На кнопочном носу — маленькие круглые очечки. Очень такой жизнерадостный и безвредный с виду, и тоже вервольф. Ночь, наверное, такая выдалась.

Ирвинг работал репортером в «Сент-Луис пост диспетч». Любая статья обо мне или «Аниматорз Инкорпорейтед» обычно шла за его подписью. Он улыбнулся и направился ко мне. Просто твой дружелюбный сосед-репортер. А что?

— Чего тебе надо, Ирвинг?

— Что это за приветствие для человека, который уже три часа ждет тебя в машине?

— Чего тебе надо, Ирвинг? — Если повторять этот вопрос снова и снова, может быть, он утомится.

С круглой физиономии сползла улыбка.

— Надо с тобой поговорить, Анита.

— А разговор долгий?

Он минуту подумал, потом кивнул:

— Может быть.

— Тогда пошли наверх. Я нам сделаю настоящего кофе.

— Настоящего — то есть не поддельного?

Я направилась к лестнице:

— Сварю тебе такую «яву», что у тебя волосы на груди вырастут.

Он рассмеялся.

До меня дошло, что я скаламбурила, хотя и не имела этого в виду. Я знаю, что Ирвинг — оборотень, даже видела его в волчьей форме, но забыла. Он мой друг, и в человеческом виде ни капли противоестественного в нем нет.

Мы сидели у кухонного стола, попивая ванильный кофе. Жакет я сбросила на спинку стула, и кобура с револьвером выставилась напоказ.

— Блейк, я думал, у тебя сегодня было свидание.

— Было.

— Ничего себе свидание!

— Излишняя осторожность девушке не помешает.

Ирвинг подул на чашку, осторожно отпил. Заводил глазами из стороны в сторону, отмечая все, что видит. Через много дней он сможет описать эту комнату в деталях, вплоть до кроссовок и спортивных носков перед диваном.

— Что случилось, Ирвинг?

— Отличный кофе.

Он старался не попадать своими глазами в мои. Плохой признак.

— Что случилось?

— Ричард тебе говорил про Маркуса?

— Это вожак вашей стаи?

Ирвинг удивился:

— Он тебе сказал?

— Я сегодня узнала, что вашего альфа-самца зовут Маркус. Что идет борьба за главенство. Маркус хочет смерти Ричарда. Ричард говорит, что драться с ним не будет.

— Он с ним уже дрался, и еще как, — сказал Ирвинг.

Пришел мой черед удивляться.

— Почему же тогда Ричард — не вожак стаи?

— Ричард сильно щепетилен. Он его уделал, Маркуса, клыки на глотке. — Ирвинг покачал головой. — Он думал, что когда Маркус поправится, они поговорят. Найдут компромисс. — Ирвинг грубо хмыкнул. — Идеалист он, твой кавалер.

Идеалист — это что-то вроде дурака, по мнению Ирвинга и Жан-Клода. Не часто у них общее мнение.

— Объясни.

— Вверх по лестнице стаи можно подняться только битвой. Выигрываешь — поднимаешься на ступеньку. Проигрываешь — остаешься где был. — Он отпил долгий глоток кофе и закрыл глаза, будто впитывая его тепло. — Пока не влезешь в драку за место вожака.

— Поняла, кажется. Это битва насмерть.

— Нет убитого — нет нового вожака, — сказал он.

Я замотала головой. К кофе я так и не прикоснулась.

— А зачем ты мне все это рассказываешь, Ирвинг? И почему сейчас?

— Маркус хочет с тобой увидеться.

— А почему Ричард мне этого сам не сказал?

— Ричард не хочет тебя в это втягивать.

— Почему?

Ирвинг отвечал на мои вопросы, но толку в этом было чуть. Сейчас он пожал плечами.

— Ричард не уступает Маркусу ни на волос. Если Маркус скажет «белое», Ричард скажет «черное».

— Зачем я нужна Маркусу?

— Не знаю.

— Ври больше!

— Честно, Блейк. Я не знаю, что происходит. Творится что-то серьезное, а мне никто ничего не говорит.

— А почему? Ты же оборотень?

— Я еще и репортер. Когда-то много лет назад я совершил ошибку — напечатал статью. Ликантроп, с которым я говорил, солгал и сказал, что никогда не давал мне разрешения его цитировать. Он потерял работу. Кое-кто хотел тогда, чтобы я тоже ушел и остался без работы. — Он сгорбился над чашкой. — Маркус сказал «нет». Он сказал, что как репортер я для них ценнее. Но с тех пор мне никто не доверяет.

— Не очень отходчивый народ, — сказала я и отпила кофе. Он уже остывал. Если пить быстро, еще можно будет как-то проглотить. Едва-едва.

— Они никогда не прощают и никогда не забывают, — сказал Ирвинг.

Вообще похоже на описание плохой черты характера, но поскольку это один из моих главных принципов, то не мне жаловаться.