Стивен Кинг - Мешок с костями

Взглянув в зеркало заднего обзора, я увидел, что к пикапу присоединились еще два автомобиля, один из них с особым номерным знаком, указывающим на то, что принадлежит автомобиль ветерану войны. Когда я притормаживал, сбрасывали скорость и мои преследователи. Когда ускорялся, они тоже нажимали на педаль газа. Однако я не сомневался, что они прекратят преследование, как только я сверну на Сорок вторую дорогу.

— Ки? Ты в порядке?

— Сплю, — донеслось с пола.

— Хорошо, — кивнул я, и «шеви» покатил вниз по склону Я уже видел красные велосипедные рефлекторы, маркирующие поворот на Сорок вторую дорогу, когда пошел град. Большие куски белого льда сыпались с неба, барабанили по крыше, словно тяжелые пальцы, отлетали от капота. Начали скапливаться в зазоре между ветровым стеклом и капотом, в котором «прятались» дворники.

— Что это? — испуганно спросила Кира.

— Просто град, — ответил я. — Нам он не страшен. — И едва эти слова слетели с моих губ, как градина размером с небольшой лимон ударилась о мою сторону ветрового стекла и отлетела рикошетом, оставив после себя белую выбоину с побежавшими во все стороны трещинками. Неужели Джон и Джордж Кеннеди по-прежнему лежат под открытым небом? Я попытался мысленно дотянуться до них, но ничего не почувствовал.

Когда я сворачивал на Сорок вторую дорогу, град валил с такой силой, что я ничего перед собой не видел. Колеи засыпало льдом. Правда, под деревьями он сразу таял. Я включил фары. Яркий свет прорезал белую пелену.

Едва мы въехали под деревья, опять полыхнула лиловато-белая вспышка, и мне пришлось отвести взгляд от бокового зеркала, чтобы не ослепнуть. Кира закричала. Я оглянулся и увидел огромную старую ель, медленно валившуюся поперек дороги. Ее комель уже горел. Падая, ель оборвала провода.

Мы блокированы, подумал я. И с другого конца дороги тоже. Мы здесь. Хорошо это или плохо, но мы здесь.

Кроны деревьев с двух сторон смыкались над Сорок второй дорогой, за исключением того места, где она выходила к Лугу Тидуэлл. Град бомбардировал лес, как шрапнель, сшибая с деревьев ветки. Давно уже в этой части света не было такого страшного града. Падал он с четверть часа, не больше, но этого вполне хватило, чтобы уничтожить на полях почти весь урожай.

Над нами сверкали молнии. Я поднял голову и увидел большой оранжевый шар, за которым гнался шарик поменьше. Летели они сквозь деревья слева от нас, поджигая верхние ветви. Когда же мы добрались до Луга Тидуэлл, град сменился стеной дождя. Я бы не смог вести машину, если б мы тут же не нырнули под деревья. Под ними я все-таки мог продвигаться вперед, согнувшись над рулем и чуть ли не тычась носом в ветровое стекло: пытался хоть что-нибудь разглядеть в подсвеченной фарами водной стихии. Гром гремел без перерыва, а тут еще поднялся ветер и завыл меж верхушек деревьев. Перед «шеви» на дорогу свалилась толстая ветвь. Я переехал ее, слушая, как она скребет по днищу автомобиля.

Пожалуйста, не перекрывай нам дорогу, взмолился я, уж не знаю кому. Пожалуйста, позволь мне доехать до дому. Позволь нам укрыться в доме.

К тому времени, когда я свернул на подъездную дорожку, ветер усилился до ураганного. Деревья гнуло чуть ли не до земли, дождь лил как из ведра. Подъездная дорожка превратилась в реку, но я без малейшего колебания крутанул руль — на Сорок второй дороге мы оставаться не могли: если бы на автомобиль упало большое дерево, нас с Кирой раздавило бы, как двух букашек.

Я прекрасно понимал, что тормозить нельзя: автомобиль могло занести и вода утянула бы его, и нас вместе с ним, в озеро. Поэтому я включил первую передачу и не мешал потоку тянуть нас вниз по подъездной дорожке к едва проглядывающему сквозь водную стену бревенчатому коттеджу. Невероятно, но в доме кое-где горел свет, и окна напоминали иллюминаторы погрузившегося на девять футов батискафа. Автономный генератор работал… во всяком случае, пока.

Молнии отбрасывали блики на озеро, зелено-синий огонь освещал черную чашу воды, по краю обрамленную белыми бурунами волн. Одна из столетних сосен, что еще недавно высилась слева от тропы-лестницы, переломилась пополам и упала верхушкой в озеро. Где-то позади нас с громким треском рухнуло на землю еще одно дерево. Кира закрыла уши руками.

— Все в порядке, маленькая, — успокоил ее я. — Мы уже здесь, уже приехали.

Я заглушил двигатель, выключил фары. А без них ничего не мог разглядеть: день превратился в ночь. Попытался открыть дверцу. Поначалу ничего не вышло. Я толкнул дверцу сильнее, и ее буквально вырвало из моей руки. Я вылез из кабины и в яркой вспышке молнии увидел, как Кира ползет ко мне по сиденью, с побледневшим от ужаса лицом, с круглыми глазами. Дверь качнуло назад, и она с силой ударила меня по заду, но я этого просто не заметил. Я наклонился, взял Киру на руки, вновь выпрямился. Холодный дождь мгновенно вымочил нас до нитки. Впрочем, какой дождь? Мы словно стояли под водопадом.

— Моя собатька! — взвизгнула Кира. Наверное, взвизгнула, хотя я едва расслышал ее. Зато я видел ее лицо и пухлые пальчики, которые ничего не сжимали. — Стикен! Я уйонила Стикена!

Я посмотрел вниз, и точно, потоком воды Стрикленда несло по асфальту подъездной дорожки мимо крыльца. Еще чуть-чуть, и вода увлекла бы его вниз по склону. Возможно, Стрикленд мог зацепиться за какой-нибудь корешок, но с тем же успехом мог оказаться и в озере.

— Стикен! — рыдала Ки. — Моя СОБАТЬКА! И в тот момент паршивая набивная собачка значила для нас больше всего на свете. Я бросился за ней с Ки на руках, забыв о проливном дожде, ветре и ярких вспышках молний. И тем не менее игрушка должна была добраться до склона быстрее меня — водный поток мчался слишком стремительно.

Но у края асфальта Стрикленда задержало трио растущих там подсолнухов, которые немилосердно трепал ветер. Они то поднимались, то клонились к земле, словно истово отбивали поклоны Господу нашему: «Да, Иисус! Благодарим Тебя, Господи!» Подсолнухи показались мне знакомыми. Не могли это быть те самые подсолнухи, что проросли сквозь доски крыльца в моем сне (и на фотографии, которую прислал мне Билл Дин), и все-таки это были они: безусловно, они. Три подсолнуха, как три ведьмы в «Макбете», три подсолнуха с головками, как прожектора. Я вернулся в «Сару-Хохотушку»: я находился в трансе; я вернулся в свой сон и на этот раз растворился в нем.

— Стикен! — Ки билась и извивалась в моих руках. — Майк, позялуйста, Майк!

Раскат грома рванул над головой, словно бочка пороха. Мы оба закричали. Я упал на одно колено, схватил маленькую набивную собачку. Кира вырвала ее у меня и принялась неистово целовать. Я поднялся на ноги под очередной раскат грома, резкий, как удар хлыста. Я смотрел на подсолнухи, они — на меня, как бы говоря: Привет, Ирландец, давно не виделись, правда? Потом, поудобнее посадив Киру на руку, повернулся и направился к крыльцу. Каждый шаг давался с трудом: вода доходила до колен, поток тащил еще не растаявшие градины. Оторванная ветром ветка пролетела мимо и упала на то место, где я только что опускался на колено, чтобы поднять игрушку.