Дин Кунц - Что знает ночь?

Как бы далеко от особняка ни уходил мальчик и как бы долго ни гулял в ночи, ворон всегда держался рядом. Мальчик это точно знал. Иногда он видел ворона, подсвеченного луной, и следил взглядом за его силуэтом на фоне звезд. Иногда замечал его тень, скользящую по земле.

А если он не видел птицу, то обязательно слышал ее. Хлопанье крыльев, шорох рассекаемого ими воздуха во время глубокого пике, шелест листьев, которые задевал ворон, перелетая с ветви на ветвь в густом лесу. И конечно, крики ворона, которые так разнились по громкости и по тембру.

Ворон стал его компаньоном, его наставником, его близким другом. Ворон учил его ночи, и мальчик начал обучаться тому, что знала ночь.

Земля, так же как темнота, встречала мальчика с распростертыми объятьями. Поля, леса, речка, пруд, все лощины и все холмы, все торчащие из земли скалы. Он мог ходить по оленьим тропам, мог прокладывать свою тропу, продираться сквозь любые заросли и возвращался на заре домой без единой дырки или зацепки на одежде, без ожогов от крапивы или ядовитого плюща. Ни одно насекомое не кусало и не жалило его. Он мог подниматься по крутым, осыпающимся каменным склонам так же легко, как и по травяному, пологому. Ни одна лиана не попадалась под ногу, ни один шипастый куст не цеплял за одежду. О том, чтобы заблудиться, не могло быть и речи. Он кружил по ночной земле, словно козлоногий, с козлиными ушами, рогатый бог, который правил всей дикой природой.

Со временем он начал убивать, два-три раза в месяц. В основном кроликов. Они появлялись перед сумерками, вылезали из своих нор, бежали на луг, чтобы пощипать нежную травку, полакомиться цветами. Мальчик сидел на лугу, дожидаясь их, иногда улавливал запах кроликов до того, как те появлялись. Его запах к тому времени стал знакомым всем, кто бегал, прыгал, скакал и ползал. Он умел сидеть неподвижно, надолго застывать, словно камень или бревно, и они боялись его не больше, чем, скажем, валуна, на котором он сидел. Когда они подходили совсем близко, он хватал их, чтобы задушить, свернуть шею или проткнуть ножом.

Он убивал их не потому, что хотел их съесть или принести домой шкуру, как боевой трофей. Поначалу он убивал, чтобы утвердить свою власть над землей и всем живым, что существовало на ней. Потом время от времени убивал животных, потому что еще не решался убивать людей, хотя знал: придет день, когда все теплокровные станут для него дичью.

Прибавляя в росте, силе и быстроте, мальчик также обладал способностью приманивать и зачаровывать. Олени подходили к нему на узких тропах, проложенных между крутыми скалами и густым лесом, их глаза блестели ярче, чем у него, и падали от удара его острого, безжалостного ножа.

По утрам, которые наступали после ночи убийства, с приближением зари, он раздевался догола, чтобы помыться самому и выстирать в пруду одежду, в которой убивал. Оставлял ее сохнуть на скальном уступе над водой, переодевался в ту, что была на нем, когда в сумерках он входил в лес.

Одной лунной ночью, на четвертый год жизни под знаком ворона, когда мальчику уже исполнилось шестнадцать, он сидел на скальном троне посреди луга, отдыхая после очередного убийства, наслаждаясь густым ароматом свежей крови, и кугуар вышел из кустов в низкую траву и окинул его голодным взглядом. Из всех хищников Северной Америки, если не считать белого медведя, безжалостную машину убийств арктических просторов, самые опасные — медведь гризли и пума.

Уверенный в себе мальчик встретил взгляд пумы без страха и намерения бежать от зверя. Он чувствовал, как ворон кружит над ним в ночи. Оценив соперника, самец пумы предпочел ретироваться, исчез в кустах, из которых появился.

Тогда мальчик понял: если он еще не козлоногий бог этой земли, то уже Смерть с большой буквы. И кугуар это почувствовал, пусть мальчик не носил длинного плаща и не держал в руке косу.

И еще кое-что важное он узнал на четвертый год жизни под знаком ворона, до того как встретился с кугуаром. Если ты полностью отдаешь себя природе и ночи, в тебе открывается присутствие невидимых существ, древних и невероятно могучих, безумно голодных и с темными намерениями существ, которые без устали кружили по земле, бессмертных, а потому никуда не торопящихся, готовых бесконечно долго ждать, пока неосторожная жертва не пересечет их тропу. Он подозревал, что они существовали и в городах, существовали везде, где люди жили раньше, теперь и только собирались жить, но более очевидно они проявляли себя среди дикой природы, поэтому их мог ощутить тот, кто становился частью природы.

Он не боялся этих невидимых, но огромных существ, как не испугался кугуара. Собственно, со временем он хотел уподобиться им — истинным правителям этого мира, принцам тайного ордена. Другие хищники не шли с ними ни в какое сравнение. Никому же не придет в голову сравнивать кугуара и домашнего кота. И если мальчик не мог стать одним из них, его устраивал и другой вариант: пусть с его помощью кто-то из них сеет насилие и хаос, которые они обожали.

После встречи с кугуаром мальчик не убивал несколько недель. А когда желание убить начало нарастать, он нашел кладбище.

Теперь ему оставалось узнать только одно — и сделать только одно из того, что следовало сделать, — чтобы выйти из детства и стать мною.

Тем же днем, только гораздо позже, уже после наступления темноты и завершения обеда, но еще до полуночи, Наоми от нетерпения так резко повернулась под одеялом, что испугалась: а не разбудила ли она сестру, которая спала на другой кровати. Она хотела точно знать, что Минни крепко спит, прежде чем выскользнуть из-под одеяла, чтобы повидаться с зеркалом — и принцем — в кладовке, но чувствовала, что взорвется, задержавшись еще на минуту. Она и так проявила ангельское терпение, и ничего другого ей не оставалось, потому что сестра-малявка целый день цеплялась за ее юбку, но даже у святых есть пределы, а Наоми никогда не причисляла себя к святым. Разумеется, и к монстрам тоже. По многим параметрам она относила себя к хорошим людям и не рассчитывала проводить в Чистилище столетие за столетием — или даже месяц, — при условии, что она когда-нибудь умрет.

После математического урока с милым, но занудным профессором Синявским Наоми думала о том, как взять в свои руки инициативу в отношениях с зеркалом. Вместо того чтобы ждать, пока кто-нибудь заговорит с ней из зеркала, как это уже произошло, она собиралась заговорить с принцем, чтобы он услышал ее и узнал о ее желании помочь ему спасти его королевство от темных сил, которые всегда нападают на такие королевства. Иначе темные силы использовали бы зеркало исключительно в своих целях, как сверхъестественный «Блэкберри» или что-то в этом роде. Она чувствовала, что проявляет исключительную проницательность, принимая решение отказаться от пассивности в отношениях с зеркалом и переходя к активным действиям.