Джо Хилл - Рога

Иг инстинктивно от нее отдернулся.

Девочка начала что-то ворчать и топать ногой по полу. Элли Леттеруорт вздохнула, наклонилась к Игу и сказала:

— Мне бы очень хотелось дать пинка ей в задницу, только я боюсь, что скажут тогда эти люди. Вы думаете…

— Нет, — сказал Иг.

Он не мог знать все эти вещи про нее, однако знал их так же, как ее адрес и номер телефона. Точно так же он знал с высочайшей уверенностью, что Элли Леттеруорт не стала бы беседовать с посторонним человеком насчет того, чтобы дать пинка своей дочери. Она сказала это так, словно говорила сама с собой.

— Нет, — повторила Элли, открыла свой журнал и тут же дала ему закрыться. — Пожалуй, и правда не стоит. Я вот тут думаю, не стоит ли мне встать и уйти. Просто оставить ее здесь и уехать. Я буду жить у Майкла, прятаться от мира, пить джин и непрерывно трахаться. Мой муж возбудит дело об оставлении супруга и ребенка, но какая мне разница? Вот вы — вы хотели бы получить частичную опеку над этим существом?

— Майкл, — спросил Иг, — это ваш инструктор по гольфу?

Элли кивнула, мечтательно улыбнулась и сказала:

— Самое смешное, знай я, что Майкл — ниггер, в жизни не записалась бы на его уроки. До Тигра Вудса [3] Элдрик Тонт Вудс (р. 1975) по кличке Тайгер (Тигр) — знаменитый темнокожий гольфист. в гольфе не было никаких черножопых, кроме как чтобы подносить клюшки, — только там и можно было от них спрятаться. Вы же знаете, какие эти черномазые, всегда висят на своих мобильниках, и что ни слово — фак это и фак вот это, а как они смотрят на белых женщин! Но Майкл, он образованный и говорит получше другого белого. А что говорят про черные члены, так это все правда. Я пилилась с уймой белых парней, и ни один из них не был оснащен так, как Майкл. — Она улыбнулась, наморщив свой носик, и добавила: — Мы называем это большая клюшка.

Иг вскочил на ноги, подошел к окошку, торопливо нацарапал ответы на немногие вопросы анкеты и протянул пюпитр секретарше.

За его спиной раздался истошный детский вопль:

— Нет! Нет, я не буду сидеть!

— Пожалуй, я должна что-то сказать матери этой девочки, — сказала секретарша, глядя мимо Ига на женщину с дочерью и не обращая внимания на заполненную анкету. — Конечно, она не виновата, что ее дочь — визгливое дерьмо, но я точно обязана кое-что ей сказать.

Иг взглянул на девочку и Элли Леттеруорт. Элли снова наклонилась над дочкой, тыкала ее свернутым журналом и что-то угрожающе шипела. Иг повернулся к секретарше.

— Конечно, — сказал он, не понимая, о чем разговор.

Секретарша раскрыла было рот, но потом запнулась, озабоченно глядя на Ига.

— Мне бы только не хотелось устраивать тут безобразную сцену.

В кончиках его рогов запульсировал неприятный жар. Что-то в нем до крайности удивилось — а ведь он не носил рога еще и часа — тому, что она медлила воспользоваться полученным от него разрешением.

— Это в каком же смысле вам бы не хотелось устраивать сцену? — спросил Иг, беспокойно подергав себя за бородку, которую сейчас отращивал. Любопытно посмотреть, сможет ли он сломать сопротивление секретарши. — Просто удивительно, как много люди позволяют сейчас детям. Слегка поразмыслив, вы вряд ли станете винить ребенка, чьи родители не могут научить его хорошим манерам.

Секретарша улыбнулась сухо и благодарно. При виде этой улыбки его рога окатило приятным холодом.

Секретарша встала и взглянула мимо него на женщину с девочкой.

— Мадам? — окликнула она. — Можно вас на секунду, мадам?

— Да?

Элли Леттеруорт с надеждой вскинула глаза, возможно ожидая, что ее дочку сейчас позовут к врачу.

— Я понимаю, что ваша дочь очень расстроена, но если вы не в силах ее успокоить, не кажется ли вам, что нужно, на хрен, хоть немножко думать о сидящих здесь людях, и вам бы стоило вытащить свою толстую жопу наружу, где нам не придется слушать эти омерзительные визги? — спросила секретарша, улыбаясь пластиковой, словно приклеенной улыбкой.

От лица Элли Леттеруорт отхлынула кровь, оставив на ее восковых щеках только несколько ярко-красных пятен. Она держала девочку за запястье. Лицо у той стало безобразно багровым, она выдергивалась и впивалась в руку Элли своими ноготками.

— Что? Что вы сказали?

— Моя голова! — воскликнула секретарша, перестав улыбаться и с силой постукав себя по правому виску. — Если ваша девчонка не заткнется, моя голова лопнет, и…

— Долбись ты конем! — крикнула Элли Леттеруорт, поднимаясь на ноги.

— …имей ты хоть немного сочувствия к сидящим здесь людям…

— Засунь это все себе в жопу!

— …ты схватила бы эту свою визгливую свинью за ее лохмы и вытащила, на хрен…

— Ты, усохшая шахна!

— …так нет же , ты торчишь здесь и дрочишься…

— Пошли, Марси, — сказала Элли, дергая дочку за руку.

— Нет! — завизжала девочка.

— Я сказала: пошли! — повторила мать, волоча ее к выходу.

На пороге наружной двери Марси Леттеруорт все-таки вырвалась из материнской хватки и бросилась назад, однако споткнулась о пожарную машину и упала на четвереньки. Она испустила пронзительный вопль, превосходивший все прежние, и перекатилась на бок, держась руками за окровавленную коленку. Ее мать не обращала на дочку никакого внимания, а швырнула свою сумочку на пол и начала орать на секретаршу, отвечавшую ей в том же духе. В рогах Ига запульсировало странно-приятное ощущение тяжести и исполненности.

Иг был ближе к девочке, чем кто-нибудь другой, а мать все не шла ей на помощь. Он взял ее за запястье и поставил на ноги. Когда он коснулся девочки, то сразу узнал, что звать ее Марсия Леттеруорт, что сегодня утром она нарочно вывалила весь свой завтрак матери на колени, потому что мать заставляет ее идти к доктору, чтобы выжечь бородавки, а она не хочет, потому что это будет больно, а мать ее злая и глупая. Марсия взглянула Игу прямо в лицо; ее полные слез глаза были ясного ярко-синего цвета, как пламя паяльной лампы.

— Я ненавижу мамочку, — сказала она Игу. — Мне хочется запалить спичками ее кровать. Мне хочется сжечь ее, чтобы ее не стало.

Сестричка, взвешивавшая Ига и измерявшая давление, сообщила ему, что ее бывший муженек встречается с девицей, которая ездит на желтом спортивном «саабе». Сестричка знала, где она паркуется, и хотела сходить туда в обеденный перерыв, чтобы украсить машину длинной глубокой царапиной. А еще она хотела подложить на сиденье водителя собачье дерьмо. Иг сидел на столе для осмотра совершенно неподвижно, сжав руки в кулаки, и ничего не говорил.

Когда сестра снимала манжетку для измерения давления, ее пальцы коснулись голой руки Ига, и тот сразу узнал, что она уже много раз калечила чужие машины: учителя, поймавшего ее со шпаргалкой; подруги, разболтавшей секрет, юриста ее бывшего мужа за то, что он юрист ее бывшего мужа. Иг видел ее в двенадцатилетнем возрасте, как она царапает гвоздем отцовский черный «олдсмобиль», проводя во всю длину машины безобразную белую линию.