Джо Хилл - Рога

Его мертвая мать лежала в соседней комнате, а Ли Турно был немного под мухой.

Было еще только десять утра, но дом уже пышел жаром, как печка. Мать посадила вдоль дорожки, ведущей к дому, розы, и теперь их аромат доносился из открытых окон, легкая цветочная сладость неприятно мешалась с едкой вонью человеческих отбросов, так что по запаху дом был точь-в-точь как надушенная говешка. С одной стороны, Ли понимал, что в такую жару лучше не пить, но, с другой стороны, для трезвого человека вонь была невыносимой.

В доме имелся кондиционер, однако он был выключен. Ли не включал его неделями кряду, потому что при большой влажности его матери труднее дышалось. Когда Ли оставался с матерью один на один, он не только выключал кондиционер, но и накрывал старую шлюху одним-двумя дополнительными одеялами. Затем он урезал матери морфий, чтобы она уж точно почувствовала и влажность, и жару. Видит бог, сам Ли их чувствовал. Под вечер он бродил по дому нагишом — иначе было просто невозможно — и обливался липким потом. Он сидел рядом с ней, скрестив ноги, и читал книги по теории средств массовой информации, а она тем временем бессильно барахталась под своими одеялами, даже толком не понимая, что вынуждает ее так мучиться. Когда она просила попить — «пить» было едва ли не единственным словом, которое мать умела говорить в эти последние дни маразма и почечной недостаточности, — Ли вставал и приносил стакан холодной воды. От звяканья льда по стеклу ее гортань начинала работать, радостно предвкушая утоление жажды, ее глаза принимались двигаться в глазницах, в них появлялся лихорадочный блеск. Затем Ли вставал рядом с кроватью и выпивал воду сам, прямо у нее на глазах; радостное ожидание покидало ее лицо, оставляя мать растерянной и несчастной. Эта шутка никогда ему не приедалась. Каждый раз, когда Ли так делал, мать словно видела его впервые.

В другие разы он приносил матери соленую воду и насильно поил так, что она чуть не захлебывалась. Выпив всего лишь один глоток, мать начинала корежиться и задыхаться, пытаясь плюнуть. Было интересно наблюдать, как долго она сумеет выжить. Ли никак не ожидал, что его мать протянет до второй недели июня, однако сверх всяких ожиданий она даже в июле продолжала еще цепляться за жизнь. Он держал одежду аккуратно сложенной на книжной полке рядом с гостевой комнатой, чтобы быстро одеться, если вдруг забегут Иг или Меррин. Он не позволял им зайти и взглянуть на мать, говоря, что она только что уснула и ей необходим покой. Он не хотел, чтобы они заметили, как жарко в доме.

Иг и Меррин приносили ему DVD, книги, пиццу и пиво. Они приходили вместе и приходили по отдельности, хотели его поддержать, хотели увидеть, как он держится. В случае Ига Ли усматривал зависть. Иг хотел бы, чтобы кто-нибудь из его родителей ослабел физически или умственно и о нем нужно было бы заботиться. Это был бы прекрасный случай показать свою готовность к самопожертвованию, проявить благородство. В случае Меррин ему казалось, что она рада иметь повод побыть вместе с ним, выпить один-другой мартини, расстегнуть от жары верхнюю пуговицу блузки и обмахивать голые ключицы. Когда забегала Меррин, Ли обычно открывал дверь обнаженный по пояс; ему нравилось быть вместе с ней полуодетым, только он и она, и больше никого. Ну, не только они, но еще его мать, но ее уже можно было не принимать во внимание.

Ли получил указание сразу же звонить врачу, если матери станет хуже, но он считал про себя, что, если она умрет, это будет изменением к лучшему, а потому первым делом позвонил Меррин. В этот момент он ходил по квартире голышом и было очень приятно стоять в таком виде на полутемной кухне и внимать утешениям Меррин. Она сказала, что сейчас оденется и прибежит, и Ли тут же представил себе ее почти раздетой. Ну, может, в маленьких шелковых трусиках. Девчоночьи панталончики с разбросанными там и сям цветочками. Она спросила, не нужно ли ему чего, и Ли сказал, что нуждается только в друге. Повесив трубку, он снова выпил. Теперь это был ром с кока-колой. Ему представилось, как она надевает юбку и крутится перед зеркалом, разглядывая себя. Затем он перестал об этом думать, чтобы не слишком заводиться, и стал вместо этого решать, как одеться самому. Немного поспорив с собой, надевать ли рубашку, он решил, что на сегодня сойдет и голая грудь. Вчерашняя несвежая рубашка и джинсы лежали в бельевой корзине; он подумал было сбегать наверх и взять что-нибудь чистое, но затем спросил себя, ЧбСИ, и решил одеться во вчерашнее. Мятая нестираная одежда в некотором роде завершала картину мучительной утраты. Все последние десять лет Ли регулировал свое поведение при помощи вопроса «ЧбСИ?», и это сберегало его от многих неприятностей, сберегало от самого себя.

Он прикинул, что она придет не мгновенно, а через несколько минут. Можно позвонить еще кое-куда. Сперва он позвонил врачу и сказал, что мать уснула. Он позвонил отцу во Флориду. Он позвонил в офис конгрессмена и немного побеседовал. Конгрессмен спросил, не желает ли он помолиться, молча, прямо сейчас, не кладя телефонную трубку. Ли сказал, что желает. Возблагодарить Господа за эти три последние месяца, проведенные в обществе матери, ведь это истинно бесценный дар. Ли и конгрессмен несколько минут молчали в телефонные трубки. В конце концов конгрессмен прочувствованно откашлялся и сказал Ли, что будет о нем постоянно думать. Ли сказал «спасибо» и «до свидания».

Под конец он позвонил Игу. Он был почти уверен, что, услышав новость, Иг расплачется, но тот удивил его, что случалось нередко, и только изъявил тихое спокойное сочувствие. Последние пять лет Ли с некоторыми перебоями учился в колледже, он изучал психологию, социологию, теологию, политологию и теорию средств массовой информации, но главной его специализацией было Иговедение, и, несмотря на годы упорной работы, он все еще не научился предугадывать реакцию Ига.

— Даже и не знаю, откуда она брала силы держаться так долго, — сказал Игу Ли.

— От тебя, Ли, — сказал Иг. — Она брала эти силы у тебя.

Рассмешить Ли Турно было довольно трудно, но на это заявление он зашелся лающим хохотом, мгновенно превратившимся в хриплое судорожное всхлипывание.

Когда-то, в далеком прошлом, Ли обнаружил, что способен разрыдаться в любой момент и что рыдающий человек может повернуть разговор в любом желаемом направлении.

— Спасибо, — сказал он, применив еще одно искусство, почерпнутое из многолетних наблюдений за Игом. Ничто не доставляет людям большее удовольствие, чем многократное, ненужное изъявление благодарности. — Прости, но у меня дела, — сказал он, что идеально подходило для этого момента, а заодно было и правдой, потому что он увидел, как Меррин паркует на подъездной дорожке фургон своего папаши; Иг сказал, что скоро придет.