Дин Кунц - Логово

Это была та самая женщина, которая до настоящего момента являлась ему в снах, сначала в кресле-каталке, а недавно в красном автомобиле на залитом солнцем шоссе. Когда он шагнул к ней, она сказала:

– Ты разбудишь Регину.

Он остановился, но не потому, что боялся разбудить Регину – а эта откуда взялась? – и не потому, что не хотел тотчас расправиться с этой женщиной – как раз наоборот, у него буквально руки чесались сделать это, такой наполненной жизнью она казалась – а потому, что слева от призрачной двери заметил большое, во весь рост, зеркало, парившее в ночном воздухе. В зеркале был отражен он сам, но это был не он, а мужчина, которого он ни разу до этого не видел, одного с ним роста и телосложения, но почти вдвое старше него, сухопарый, бодрый на вид, с лицом, искаженным гримасой гнева.

Но выражение гнева быстро сменилось выражением внутреннего смятения и вслед за ним – омерзения, и оба они, Вассаго и незнакомый мужчина, отвернулись от зеркала и устремили свои взгляды на стоявшую у двери женщину.

– Линдзи, прости меня, – сказал Вассаго. Линдзи. Имя, которое он трижды повторил в том ресторанчике в Ньюпорт-Бич.

До настоящего момента он не думал, что оно принадлежит женщине, так часто безымянной являвшейся ему во сне.

– Линдзи, – повторил Вассаго.

Теперь он говорил от своего имени, а не повторял слова за мужчиной в зеркале, и это разрушило наваждение. Зеркало и отраженная в нем фигура разлетелись на тысячи кусочков и испарились в ночи, и вместе с ним исчезли дверь и стоявшая подле нее черноглазая женщина.

И, когда притихший, весь в лунном свете, парк восстал из ночи, Вассаго протянул руку к тому месту, где стояла женщина.

– Линдзи.

Ему хотелось дотронуться до нее. Такой живой, теплой.

– Линдзи.

Он бы вспорол ей грудь и зажал бы между ладоней ее трепещущее сердце и держал бы его до тех пор, пока его мерное биение не стало бы постепенно угасать… становиться все медленнее… медленнее… пока наконец не прекратилось бы навсегда. А он бы все держал его, уже безжизненное, холодеющее, в своих ладонях.

Быстро захлестнувшая Хатча волна гнева так же быстро откатилась назад. Он смял газетные листы в тугой комок и бросил его в корзину для бумаг, стоявшую подле письменного стола, даже не взглянув в последний раз на статейку о водителе пивовоза. Купер, этот жалкий и никчемный человечишка, в конце концов сам из-за своей тупости и жадности накличет на себя беду, которая будет во много раз страшнее того, что намеревался сделать с ним Хатч.

Линдзи собрала разбросанные на полу перед бюро письма. Аккуратно сложила их в папку с грифом "Разное".

Письмо от Купера лежало на столе рядом с телефоном. Когда Хатч взял его и перечел написанный от руки в верхнем углу над номером телефона домашний адрес, что-то злобное опять шевельнулось в его душе. Но это было только бледное, призрачное отражение истинной злобы, и через секунду оно, как и следует призраку, бесследно исчезло. Он отдал письмо Линдзи, она положила его в папку, а папку отправила на свое место в бюро.

Спрятавшись от лунного сияния в тени павильона санных горок и овеваемый ночным ветерком, Вассаго ждал других видений.

Его захватило то, что случилось с ним, но не удивило. Побывав в Вечности, он знал, что рядом с этим миром отделенный от него тончайшей перегородкой существует другой мир. И потому сверхъестественное не изумляло его.

В то мгновение, когда он подумал, что таинственный эпизод уже подошел к концу, в его сознании мелькнуло еще одно видение. Белый разлинованный лист бумаги. Синие чернила. В верхнем углу фамилия и имя. Уильям Х.Купер. Далее название улицы и номер дома в Тустине.

– Бросил бы его самого в эту ледяную купель! – пробормотал Вассаго и каким-то шестым чувством понял, что этот Уильям Х.Купер был предметом непонятного гнева, неожиданно охватившего его, когда он в заброшенном павильоне любовался своей коллекцией, и гнев этот каким-то непостижимым образом был, по-видимому, связующим звеном между ним самим и мужчиной, чье отражение он видел в зеркале. Сам гнев был ему по душе, и он сделал все от него зависящее, чтобы он не угас, прежде всего потому, что хотел понять, чей же это все-таки гнев и почему именно он чувствует его, и еще потому, что гнев – это закваска насилия, а насилие – это то, что ему необходимо для нормального существования.

От павильона санных горок он направился прямо в гараж. Там его ждали две машины.

"Понтиак" Мортона Редлоу стоял в самом дальнем углу, в самом темном месте. Вассаго не пользовался им с последнего четверга, когда убил Редлоу, а чуть погодя блондинку. Хотя он и предполагал, что туман был достаточно густым, чтобы служить ему надежным укрытием, все же он не был уверен, что свидетели, видевшие, как из него на полном ходу выпала на шоссе женская фигура, не запомнили его "понтиак".

Он жаждал вернуться в мир бесконечной тьмы и вечного проклятия, снова стать одним из мира мертвых, но ему не хотелось, чтобы полиция пристрелила его раньше того, как он успеет завершить свою коллекцию. Если его дар будет признан неполным, он полагал, что его не примут обратно в Ад и заставят снова вернуться в мир живых, чтобы сызнова начать собирать другую коллекцию.

Вторая машина, "хонда" жемчужно-серого цвета, ранее принадлежала Ренате Десье, которую он оглушил ударом дубинки по голове в субботу вечером на автостоянке торгового центра спустя две ночи после неудачи с блондинкой. Именно она, а не неопанк Лиза стала последним приобретением его коллекции.

Он снял с "хонды" номерные знаки, бросил их в багажник и чуть погодя заменил их на номерные знаки старенького "форда", притулившегося в одном из тихих переулков на окраине Санта-Аны. К тому же "хонда" была настолько распространенной маркой машины, что в ней он чувствовал себя в полной безопасности.

Он выехал с территории парка и, спустившись в долину из редко населенного восточного нагорья, направил машину в сторону золотистого света, раскинувшегося в полнеба на юг и на север и заполонившего собой почти все пространство между горами и океаном.

Город-гигант.

Скопище культурных ценностей.

Великолепные охотничьи угодья.

Сама необъятность Южной Калифорнии – тысячи квадратных миль, десятки миллионов людей, даже если не брать в расчет ее северный, Вентуру, и южный, Сан-Диего, округа, – служила Вассаго надежным союзником в его стремлении приобретать все новые экспонаты для своей коллекции и в то же время оставаться вне подозрений у полиции. Три его жертвы были взяты из трех разных общин, находившихся в разных точках округа Лос-Анджелеса, две другие – из округа Риверсайд, остальные – из Оранского округа, и все это в продолжение многих месяцев. Среди сотен пропавших без вести людей, о которых сообщала полиция в это время, несколько его скромных приобретений никоим образом не могли сказаться на общей криминогенной статистике, чтобы возбудить подозрения у общественности и заставить насторожиться власть имущих.