Дин Кунц - Логово

Машину он оставил в стороне от торгового центра, подальше от магазина хозтоваров, чтобы через его огромные стеклянные витрины никто из посетителей не увидел – и не успел запомнить – ее номерных знаков.

К телефону пришлось идти под порывами холодного ветра. Индийские лавры центра кишели трипсами [10], и под ногами Хатча кружились свернутые в трубочки мертвые листья. Они издавали сухой, скребущий звук. В желтых, цвета мочи, отсветах фонарей автостоянки они походили на полчища насекомых – какой-то странно преображенный вид саранчи, – торопившихся в свое подземное убежище.

Посетителей в магазине было не много, остальные торговые точки центра вообще оказались закрытыми. Он втиснул плечи и голову в полубудку телефона-автомата, надеясь, что никто не станет его подслушивать.

Хатч не пожелал звонить в полицию из дому, так как знал, что у них имеется оборудование, автоматически фиксирующее номер телефона звонившего. Если Хоунелла найдут мертвым, Хатч будет первым, на кого падет подозрение. А если его тревога по поводу грозящей Хоунеллу опасности окажется ложной, он не хотел быть занесенным полицией в список психов и истеричек.

Тыча в кнопки телефона тыльной стороной согнутого пальца и обмотав трубку салфеткой, чтобы не оставлять нигде отпечатков пальцев, он и сам толком не знал, что собирается сказать. Зато прекрасно знал, что не должен говорить: Привет, я был мертв в течение восьмидесяти минут, потом возвращен к жизни, и теперь у меня установилась непонятная телепатическая связь с убийцей-психопатом; должен предупредить, что этот убийца готовится нанести новый удар . Хатч отлично понимал, что они отнесутся к нему с таким же чувством, с каким отнеслись к чудаку, водрузившему себе на голову остроконечную шляпу из алюминиевой фольги, чтобы защитить свой мозг от опасной радиации, и пристававшему к ним с жалобами на зловредных космических пришельцев, живших с ним по соседству и пытавшихся, как он утверждал, путем воздействия на его разум сбить его с пути истинного.

Он решил позвонить в Оранское окружное управление полиции, а не в одно из специализированных городских управлений, потому что преступления, совершенные парнем в солнцезащитных очках, проходили по нескольким юридическим ведомствам. Когда дежурная подняла трубку, Хатч, не давая ей перебить себя, заговорил очень быстро, так как знал, что, если у них будет достаточно времени, они смогут установить, из какого телефона-автомата он звонит.

– Человек, который убил блондинку и выбросил ее на ходу из машины на прошлой неделе, тот же, кто вчера вечером убил Уильяма Купера, а сегодня собирается убить Стивена Хоунелла, писателя, если вы не помешаете ему, причем сделать это надо немедленно, сейчас же. Хоунелл живет в каньоне Сильверадо. Точного адреса я не знаю, но вам он должен быть известен, и, если вы не поторопитесь, можете считать, что его уже нет в живых.

Хатч повесил трубку, выбрался из телефонной полубудки и, запихнув салфетку в карман брюк, быстро зашагал к своей машине. Особого душевного подъема, как и ожидал, он не испытывал, скорее чувствовал, что совершил какую-то непростительную глупость.

К машине идти пришлось против ветра. Сухие листья лавра, изъеденные трипсами, теперь с шуршанием неслись по асфальту ему навстречу и хрустели у него под ногами.

Он думал, что поездка ничего не дала, была пустой тратой времени, и усилия спасти Хоунелла пошли коту под хвост. В управлении полиции его звонок скорее всего сочли за неудачную шутку.

Приехав домой, Хатч припарковал машину прямо на подъездной аллее, боясь шумом отворяемых дверей гаража разбудить Регину. Когда вылезал из машины, голову пронзила такая острая боль, словно в нее воткнули иглу. С минуту он стоял, напряженно всматриваясь в тени за домом, в кустах, под деревьями. Никого.

Когда вошел на кухню, Линдзи наливала ему кофе.

Хатч взял чашку, с благодарностью отхлебнул горячий напиток. И похолодел. Так холодно ему не было даже тогда, когда он стоял в полубудке на пронизывающем ветру.

– Как думаешь? – озабоченно спросила она. – Твой звонок возымеет эффект?

– Точно такой же, как если бы я поссал против ветра, – буркнул Хатч.

Вассаго все еще ездил на жемчужно-серой "хонде", принадлежавшей Ренате Десье, женщине, на которую он напал в темной аллее около автостоянки в субботу вечером и которую позже присовокупил к своей коллекции. Это была отличная машина, особенно хороша на таких извилистых дорогах, как в каньоне, когда он ехал от дома Хоунелла по направлению к более населенным районам Оранского округа.

Не успел он миновать один из особенно крутых поворотов, как мимо него пронеслась патрульная машина полицейского управления и быстро покатила туда, откуда ехал он. Ее сирена не была включена, но сигнальные огни окрашивали в красные и синие цвета мчавшиеся ей навстречу глинистые склоны и нависавшие над дорогой скрюченные ветви деревьев.

Теперь ему приходилось одновременно следить и за петляющей впереди дорогой, и за удаляющимися в зеркале заднего обзора огнями патрульной машины, пока она не въехала в очередной поворот и не исчезла из виду. Он был уверен, что полицейские спешили к Хоунеллу. Видимо, бесконечные телефонные звонки, прервавшие на время допрос писателя, но оставшиеся безответными, всполошили полицию, но как и почему это случилось, он понятия не имел.

Вассаго не прибавил скорости. На выезде из каньона Сильверадо он свернул на юг и, выехав на дорогу, ведущую в каньон Сантьяго, поехал не превышая скорости, как всякий уважающий законы примерный гражданин.

В темноте, лежа в постели, Хатч чувствовал, как вокруг него рушится мироздание. И остается только тленный прах.

Ведь стоит лишь протянуть руку, и он обретет счастье с Линдзи и Региной. Или это ему только кажется? И ему никогда не дотянуться до них?

Он жаждал прозрения, которое прольет свет на происходящие с ним сверхъестественные события. До тех пор пока он не поймет сущность зла, ворвавшегося в его жизнь, он не сможет с ним бороться.

В голове вертелись слова Нейберна: "И я верю, что зло – это самостоятельно существующая в мире сила, некая энергия вне нас, особое присутствие" .

Хатчу казалось, что ноздри ему щекочет характерный запах дыма от опаленных страниц "Артс Америкэн". Журнал он спрятал внизу, в "логове", заперев его на ключ в письменном столе, а ключ присовокупил к связке других ключей, которые всегда носил с собой.

Раньше он никогда ничего не закрывал на ключ в ящике письменного стола. Он и сам не знал, что тогда заставило его сделать это. "Скрываю важную улику от правосудия", – пытался шутить сам с собой Хатч. Но что, собственно, доказывает эта улика? Обожженные страницы журнала никому ничего интересного сказать не могли.