Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

Стволы – вещь отличная, но шуму от них много. Если я пристрелю Ножа, остальная компания бандитов тут же на меня навалится. И что хуже – они могут до того застрелить Эдуарда. У них три заложника, а нужен только один.

Надо что-то тихое. Беда в том, что я вряд ли смогу снять Ножа ножом. Врукопашную – и думать не стоит. Значит, остается содержимое сумочки.

Нож из груди Двойки я вытащила. Кровь вздулась пузырем темнее обычного, как и положено крови из сердца. Автоматически я вытерла клинок рукавом его рубашки и сунула в нагрудный карман.

Одна рука Двойки уперлась в дверцы ящиков под умывальником. Может, у меня не только содержимое сумочки есть. Отодвинув руку Двойки, я стала смотреть. Потрясающе, сколько смертоносных веществ хранят люди у себя в ванной. Почти на всем были метки-предупреждения, громко вопящие, что у вас в руках яд, едкое вещество, при попадании в глаза немедленно промыть водой. А главное – стопка больших махровых полотенец, а у меня есть пистолет Двойки. Самодельный глушитель. Но тогда я должна держать пистолет на уровне талии, близко к телу, чтобы полотенца были достаточно туго к нему прижаты. Если держать оружие таким образом, то надо стрелять с очень близкого расстояния. Если Нож – профессионал не хуже остальных, то пистолет должен быть у него под рукой. У меня будет только один выстрел, и он должен быть удачным.

Как подойти близко к вооруженному мужчине? Просто – сними с себя часть одежды. Я сняла футболку и бронежилет. Нож он не остановит, и вообще весь смысл в том, чтобы не дать противнику выстрелить, так зачем он тогда? Кроме того, я хотела бить на романтические чувства – или хотя бы на вожделение. Кевлару в этом смысле чего-то не хватает.

Лифчик я на себе оставила. Не настолько у меня хорошие нервы. К тому же, если он потребует снять еще что-нибудь, у меня тогда остаются только штаны. Что-то вроде покера на раздевание – чем больше на тебе надето, тем больше у тебя свобода маневра.

Блин, вода в душе перестала шуметь. Время у меня кончалось. Вдруг сердце оказалось в глотке. Но надо было идти туда, пока он сам не вышел. Если он увидит тело, мне уже не об изнасиловании придется тревожиться.

Я заткнула пистолет за пояс штанов, прижала полотенца к груди и животу и открыла дверь. Потом закрыла ее за собой и прислонилась к ней. Нож поднял глаза. На темной коже блестели капельки воды, и Двойка оказался прав. Он действительно был красив раздетый. При других обстоятельствах на него было бы приятно посмотреть, но сейчас мне от страха дышать было трудно.

Он потянулся за автоматом, приставленным к ванне. Ножи в ножнах висели на вешалке для полотенец, как вешают махровые салфетки, чтобы были сухие и под рукой. Он резко остановился, держа пальцы на автомате.

– Чего тебе?

– Двойка велел отнести тебе полотенца.

У меня в голосе был страх, который я даже не пыталась скрыть.

– Как он тебя уговорил раздеться?

Я смущенно опустила голову:

– Предложил мне на выбор: он или ты.

Нож засмеялся очень мужским смехом.

– Он тебе свою двойку показывал?

Я кивнула. Мне даже не надо было делать смущенный вид – просто я не пыталась его скрыть.

– А ну-ка сними лифчик.

Он выпрямился, убрав руку дальше от автомата, но все еще слишком близко к ножам и пистолету на вешалке для полотенец.

Я спустила бретельки, прижала к груди полотенца, завела руку за спину и расстегнула застежки. Отвела потом полотенца от тела ровно настолько, чтобы стащить лифчик и дать ему упасть на пол. А полотенца тут же прижала к себе – из застенчивости и чтобы скрыть пистолет за поясом.

Он вышел из ванны и двинулся через те три шага, которые нас разделяли. Я повернулась чуть боком, вытащила пистолет, скрывая его за полотенцами.

Он был прямо передо мной, за три шага до своего оружия. Протянув согнутые пальцы, он отвел верхнее полотенце вниз, обнажая мои груди дюйм за дюймом. И стоял он ближе десяти дюймов от меня. Руки его стали гладить мне груди сверху, и я выстрелила. Тело его дернулось, кажется, он произнес «твою мать!». Я продолжала давить на спусковой крючок раз за разом, пока он не свалился на колени, закатив глаза под лоб. Живот и нижняя часть груди превратились в красное месиво. Полотенца разорвались в клочья, испещренные черными пороховыми пятнами. Выстрелы были заглушены, но не до конца. Я ждала, и мне казалось, что звуки еще перекатываются эхом между стен. Я ждала криков, тревоги.

Тихо.

Лифчик с пола я подняла, но перед тем, как его надевать, открыла дверь и прислушалась. Тихо. Отлично.

Я оделась и подобрала все оружие. Пистолет у Ножа был «Хеклер и Кох». Отличная штучка. Я его запихнула за пояс, где обычно у меня был «файрстар». Оба пистолета я повесила на одно плечо, а ножны с ножами – на другое. Автомат я взяла наперевес, отщелкнула предохранитель – и вот, я готова, насколько это возможно.

Последний раз, когда я видела Эдуарда, он стоял на коленях. Его двое охранников – в полный рост. Если стрелять осторожно и особо не дергаться, я могу их снять поверх головы Эдуарда. План состоял в том, чтобы полить комнату очередями. Грубоватый план, и преимущество внезапности мы потеряем, если нас кто-нибудь услышит, но теперь, когда звук выстрелов не должен был привести к немедленной гибели Эдуарда, мне было наплевать. Тогда они бы убили Эдуарда, поскольку он представляет собой угрозу, а угрозу за спиной не оставляют, когда идут навстречу новой угрозе. Дети для них угрозой не были. Если Райкер будет убит и не сможет отдать приказ мучить детей, им ничего не грозит, и мы спокойно их заберем.

Теоретически все выглядело так, и придумать что-нибудь получше мне не удавалось.

Ощетинившись оружием, я прислушалась у внешней двери. Тихо. Чуть приоткрыла ее. В коридоре пусто – прекрасно. Я заперла дверь, чтобы люди думали, будто ванная занята не только мертвыми телами. Ножи слишком сильно болтались на плече, и потому я опустила их на пол под стеночку, как можно тише. Коридор, который казался раньше таким длинным, теперь словно стал покороче, потому что план у меня был из тех, что либо великолепно удаются, либо кончаются катастрофой. Не пройдет и двух минут, как я уже буду у двери.

И тогда посмотрим.

Приклад у автомата был короткий, но я его пристроила к плечу, а руки у меня не такие длинные, как у его прежних владельцев, поэтому мне, наверное, даже удобнее было из него стрелять.

Несколько шагов отделяли меня от двери в кабинет. Оттуда донеслись голоса:

– Что значит «Антонио и Бандита нет на месте»? – Это был голос Райкера. – Я думал, ваши люди знают свое дело, Саймон.

Блин! Саймон вернулся в кабинет? Но это не важно. План не менялся. Но я бы предпочла, чтобы Саймона там не было, по крайней мере пока я не выручу Эдуарда и он не вооружится. Но нет, голос Саймона звучал металлически и с треском помех. Он говорит по интеркому. Черт, не хотелось бы, чтобы он услышал выстрелы. Лучшее, что я могла сейчас сделать, – подождать, пока он отключится. Но чем дольше я прячусь в коридоре, тем меньше шансов на успех моего плана. Кто-нибудь может появиться с лестницы, или из какой-нибудь комнаты, или из кабинета. Утрачу я внезапность – и все пропало.