Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

С нежностью и надеждой смотрели его глаза.

– Я буду жертвой богам-создателям. Им нужно напитаться кровью бога, как было в начале времен.

Я попыталась что-то уяснить по этому спокойному красивому лицу. Увидеть какое-то сомнение, страх, что угодно, что было бы понятным.

– И ты собираешься дать своему жрецу взрезать твою грудь?

– Да, но я возрожусь.

– Ты уверен? – спросила я.

– У моего сердца хватит сил биться вне моего тела, а когда оно снова будет в меня вложено, старые боги вернутся из изгнания, куда их отправил твой белый Христос.

Его лицо более слов убеждало, что он в это верит.

Я достаточно много читала о завоевании Мексики испанцами, чтобы сильно сомневаться, будто Христос имел к нему отношение, какие бы вещи ни делались во имя Его.

– В том, что сделали с твоим народом испанцы, не обвиняй Христа. Наш Бог даровал нам свободу выбора, а это значит, что мы можем выбрать зло. И я верю, что так поступили люди, завоевавшие твой народ.

Он снова с недоумением посмотрел на меня.

– Ты действительно в это веришь. Я вижу, что веришь.

– Всем сердцем, – сказала я. – Извини за каламбур.

Он поднялся и оказался на мне верхом.

– Почти все, кого я принимал в жертву, ни во что особо не верили. Те, кто верил, не верили в твоего белого Христа. – Он коснулся моего лица. – А ты веришь.

– Да.

– Как можешь ты верить в Бога, который позволил принести тебя сюда и отдать в жертву чужому богу?

– Если ты веришь, только когда легко верить, тогда ты не веришь, – сказала я.

– Разве не забавно, что ты, верная поклонница Бога, который уничтожил нас, будешь тем, что даст мне вернуться в силу? Когда я отниму твою сущность, я буду достаточно силен, чтобы породить драгоценную жидкость, и тогда я освобожусь от оков этого места.

– В каком смысле – отнимешь мою сущность?

Я перестала бояться, потому что мы уже давно разговаривали, или я просто не способна так долго поддерживать страх. Если меня не убивают и не ранят, я в конце концов перестаю бояться.

– Я лишь поцелую тебя, и ты станешь сухой и легкой, как старый маис. Ты напитаешь меня, как зерно питает людей.

Он стал укладываться справа от меня, возле моей свободной руки.

И я вдруг испугалась снова. Очень хотелось ошибиться, но я была вполне уверена, что я это уже видела в «Обсидиановой бабочке».

– Ты хочешь сказать, что высосешь из меня жизнь, и я стану как сухая мумия.

Он погладил меня по щеке пальцем, и глаза его были грустны и полны сожаления.

– Это будет очень больно, и я прошу за это прощения, но даже твоя боль пойдет на пользу моей силе.

Он прижался лицом к моей щеке. У меня была свободная рука и нож в кармане, но если я ударю слишком рано и выйдет неудачно, других возможностей не представится. Куда, к чертям, подевался Рамирес?

– Значит, ты будешь меня пытать. Отлично, – сказала я.

Он отодвинулся – чуть-чуть.

– Это не пытка. В таком виде все мои жрецы ждали моего пробуждения.

– А кто вернул их к жизни? – спросила я.

– Я пробудил Тлалоци, но был тогда слаб, и не было у меня крови, чтобы вернуть остальных. А потом, до того, как мы смогли их поднять, человек, которого вы зовете Райкер, потревожил место нашего отдыха. – Он уставился в пространство, будто снова переживал те события. – Он нашел то, что вы называете мумиями моих жрецов. Многих из них разорвали на части, ища у них внутри драгоценности. – Лицо его потемнело от гнева, умиротворенность взгляда сменилась бурей. – Кецалькоатль тогда еще не проснулся, иначе бы мы убили их всех. Они взяли то, что принадлежало моим жрецам. И мне пришлось искать другой способ вернуть им жизнь.

– Кожи, – догадалась я.

Он посмотрел на меня.

– Да, есть способы заставить их отдать жизнь.

– И ты стал охотиться на людей, осквернивших твою… твое место сна, и тех, кто купил вещи, принадлежащие твоим людям.

– Да, – сказал он.

С определенной точки зрения это можно было бы счесть справедливым. Если ты не способен испытывать милосердие, это вообще блестящий план.

– Ты убивал и брал органы у тех, кто обладал даром, – сказала я.

– Даром? – переспросил он.

– Колдовским даром. Колдуны, брухо.

– А, да. Я не хотел оставлять их в живых для охоты за нами, пока не вернусь в силу.

Он стал гладить мне лицо. Кажется, его снова заинтересовала идея «поцелуя».

– И что это значит для тебя – вернуться в силу? – спросила я.

Пока я занимаю его разговором, он меня не убивает. Я могла бы на всю ночь придумать вопросы.

– Я стану смертным и бессмертным.

Тут я вытаращила глаза.

– В каком смысле – смертным?

– Твоя кровь сделает меня смертным. Твоя сущность сделает меня бессмертным.

Я нахмурила брови:

– Не понимаю, что ты говоришь.

Он взял мое лицо в ладони, как любовник.

– Как же тебе понять пути богов?

Он протянул руку, и носитель чужой кожи подал ему длинную костяную иглу. Наверное, мне не хотелось знать, что он будет сейчас делать.

– Зачем эта штука?

Он держал в руках иглу дюйма четыре длиной, медленно вертя между пальцами.

– Я тебе проколю мочку уха и попью твоей крови. Боль будет не сильная.

– Ты все время говоришь, будто хочешь, чтобы я в тебя поверила, но ты – единственный, кто никогда не страдает. Твои жрецы, люди, которые тебя обворовали, все твои жертвы – всем было больно. Но не тебе.

Он приподнялся на локте, уютно прижимаясь ко мне.

– Если моя боль убедит тебя в моей искренности, то да будет так.

Он всадил иглу себе в палец, глубоко, до кости. И медленно вытащил, стараясь, чтобы это было как можно больнее. Я ждала, что сейчас покажется кровь, но ее не было. Он держал палец на виду, и я видела дыру от иглы, но она была пуста, бескровна. У меня на глазах ранка закрылась гладкой кожей, будто ее и не было. Да, нож против него мне ничего не даст.

– Моя боль уменьшит твою боль? – спросил он.

– Я тебе обязательно дам знать.

Он улыбнулся, так ласково, так терпеливо. И начал подводить иглу к моему левому уху. Я бы могла отбиваться свободной рукой, но если он собирается всего лишь проткнуть мне мочку, как это было в ночном клубе, то пусть себе. Мне это в принципе не нравилось, но отбиваться я не собиралась. В этом случае меня могут заковать обратно, а иметь свободную руку я хотела больше, чем не подпустить этого бога к своему уху.

Честно говоря, дело тут в том, что я не люблю игл. Не только шприцов с иглами, а вообще никаких. У меня фобия насчет колющих предметов. Ножи меня не так волнуют, как иглы, – можете себе представить? Фобия есть фобия. Чтобы удержать себя от борьбы, я закрыла глаза, потому что иначе стала бы отбиваться. Совершенно непроизвольно.

Боль была резкой и отчетливой. Я ахнула, открывая глаза, и увидела, как он ткнулся в меня лицом. Будто хотел поцеловать, но губы его прошли мимо моих. Он отвернул мне лицо вправо, бережно, подставляя себе ухо и длинную линию шеи. Это мне напомнило вампиров, только этот рот лизнул мне ухо длинным быстрым движением. Слегка вздохнув, он сглотнул первую кровь, потом сомкнул губы на мочке моего уха, заработал ртом, подкачивая языком кровь из ранки. Телом он прижался ко мне, одной рукой отворачивая мне голову в сторону, а другой поглаживая контур моего тела по всей длине. Наверно, дело тут в крови – я никогда не поглаживаю бифштекс во время еды.