Алексей Атеев - Холодный человек

Жюль Верн был перепачкан, на лице его имелись пятна сажи, но вид у парня был довольный. В руках он держал объемистый, плотно набитый мешок.

– Это все, что удалось добыть, – сообщил он, тряхнув мешком. – Будешь смотреть?

– Пожалуй.

Жюль Верн высыпал содержимое на мраморное крыльцо перед входом в склеп. Многочисленные кости он тут же отгреб в сторону, а затем стал перебирать найденные вещи и вслух перечислять их назначение.

– Пуговицы. – Он встряхнул на ладони позеленевшие кружочки с орлами и без орлов. – С различных офицерских мундиров, в том числе и с генеральских. Половинка эполета. Обрати внимание на золотое шитье и вензель «А». Эпоха Александра Первого. А может, и Второго. Вот галуны с мундиров. Сами мундиры не сохранились. Наконечники от аксельбантов. Кажется, серебряные. Обломок клинка шпаги, а это обломок ножен. А вот ценная вещица. – Он достал из кармана джинсов небольшой крестик, украшенный красной эмалью. – Орден Святого Владимира с мечами. Боевая награда, так сказать. Не понимаю, как грабители его не заметили.

– Все это, конечно, очень интересно, – без особого восторга произнесла Вера. – Но где же вещи Амалии? Ведь мы пришли сюда именно за ними.

Жюль Верн поморщился:

– Тут – ничего определенного. Есть, конечно, штучки, принадлежавшие, несомненно, женщинам, но имеет ли к ним отношение Амалия – большой вопрос. К примеру, это кружево. – Он потряс в воздухе некой грязной тряпкой.

– Тьфу! – сморщилась Вера.

– Или вот… – На свет явилась шелковая подвязка. – Но кто его знает…

– Все это не то! – заявила Вера. – Бабка толковала о черепе…

– …Или любой другой вещи, принадлежавшей Амалии. Хоть гвоздь из гробовой крышки. Хотя тут я явно чего-то не понимаю. Гвозди ведь не горят.

– А ты помнишь, в каком виде она является?

– В платье из черных кружев как будто…

– Правильно. Ничего подобного не нашел?

– Увы!

– И что теперь делать?

– Не знаю. Возможно, нам поможет экспертиза ДНК. Костей-то полно.

– Ты в своем уме?! Откуда у нас в городе подобная лаборатория? И потом, если это кости родственников, то у них и ДНК одинаков. Да и с чем сравнивать? Ерунда!

– Согласен, – уныло произнес Жюль Верн. – Значит, поиски бессмысленны.

– Твои, может быть, а вот мои…

– Что твои? Ты разве искала?

– А то нет. Как там говорится в древней книге? Ищите и обрящете? Вот я и обрела.

– Что именно?

– А вот… – и Вера показала Жюлю Верну свернутую вчетверо бумагу.

– Это что такое? Дай взглянуть.

Вера протянула бумагу Жюлю Верну. Тот развернул…

– Завещание, – прочитал он. – Подписано Амалией… Не может быть!

– А вот может!

– Где взяла?

– Нашла в кустах.

– Откуда оно там взялось? Ведь ему лет сто семьдесят, никак не меньше. Бумага старая. Хрустит, но не трескается и не разваливается. Такого просто не может быть! Это фальшивка. Кто-нибудь подбросил.

– Кому нужно подбрасывать? – возразила Вера. – Во-первых, кроме нас с тобой, тут сто лет никого не было, а во-вторых, кроме меня, эта бумажка никому не нужна. Что же касается подделки, то тебе и карты в руки. Несложно проверить.

– Ладно, пошли отсюда. Нужно еще глянуть, выкопали ли эти орелики могилу.

Жюль Верн сгреб находки обратно в мешок, и они быстро зашагали к машине.

Усевшись в «десятку», Жюль Верн хотел уж было завести машину, но почему-то остановился и посмотрел на Веру:

– Дай-ка мне еще разок взглянуть на завещание.

Он вновь развернул бумагу, потом достал из бардачка футляр с лупой, поднес увеличительное стекло к бумаге и стал внимательно изучать ее.

– Бумага подлинная, – наконец изрек он. – Очень хорошая. Похоже, даже водяные знаки имеются. По качеству близка к пергаменту. Возможно, именно поэтому и дожила до наших дней. Но вот написанное… Оно-то каким образом сохранилось? Чернила почти не поблекли, не расплылись… А ведь бумага валялась под дождем и снегом. Нет, не верю!

– Чему не веришь? – спросила Вера.

– Что завещание все это время провалялось на земле. Возможно, оно находилось в гробу, и воры вытащили его вместе с награбленным добром, а приглядевшись повнимательнее, бросили за ненадобностью. Но даже в этом случае оно провалялось на земле долгие годы. И должно было бы давным-давно сгнить.

– Но ведь не сгнило же, – закончила мысль Вера. – Хотя грязи на нем было достаточно.

– Вот-вот. Все же я думаю, его подкинули.

– Но кто?!

– Не знаю.

– Духи? – предположила Вера.

– Какие там духи! Еще скажешь: баронесса. Но даже если предположить, что это так, то тоже одно с другим не вяжется. Ей совсем невыгодно подбрасывать нам вещь, дающую шанс в борьбе с ней.

– Что ты все: шанс да шанс? А если я вовсе не желаю сражаться?

– То есть как не желаешь?

– Да очень просто. Не хочу, и все!

– Но ведь совсем недавно ты мне толковала обратное?

– У девушек семь пятниц на неделе.

– Ничего себе! Зачем же мы полезли в этот склеп?

– Тебе разве было неинтересно?

– Интересно, конечно, но…

– Вот тебе и «но»! Ладно, давай вперед!

Когда они подъехали к тому месту, где оставили могильщиков, те расслабленно отдыхали на подстеленных ватниках. На их лицах сияли благостные улыбки. Хмурая женщина исчезла, зато рядом с могильщиками валялась пустая бутылка и стояла вторая, опорожненная до половины. Могила была не докопана. Жюль Верн принялся ругаться с подчиненными, а Вера сидела в машине и бессмысленно таращилась на происходящее. Ей вдруг стали совершенно безразличны и Павел Борисович, и этот вот парень, и мертвая баронесса, которая то ли существует, то ли нет.

Тусклый день медленно дотлевал. На Сорочинск наплывал густой беспросветный мрак.

Жюль Верн отвез Веру, некоторое время постоял возле ее подъезда, раздумывая, что делать дальше. Домой идти не хотелось, и он решил вначале поужинать, а потом отправиться в музей. Прежде всего его интересовали находки, сделанные в склепе. При беглом изучении ничего особенного они собой не представляли, однако Жюль Верн хотел взглянуть на них попристальнее. Первое впечатление обычно обманчиво. Иной раз кажется, обнаружил шедевр, а приглядишься: фальшак, подделка, в лучшем случае – новодел. А бывает, в груде хлама блеснет «алмаз». В этом-то и заключается главный кайф.

Жюль Верн загнал «десятку» во внутренний дворик музея, потом подхватил пластиковый мешок, открыл входную дверь и поднялся на второй этаж особнячка, где у него имелось нечто вроде лаборатории. Он сел за покрытый прозрачным пластиком стол, включил мощную настольную лампу и стал раскладывать свои находки. Большинство костей он отложил сразу же. По реберным и берцовым узнать что-либо, во всяком случае ему – не анатому, – вряд ли удастся. Тазовые, конечно, могут подсказать, мужчине или женщине они принадлежали. Но лучше всего о поле и возрасте усопшего скажет череп. Сохранность зубов, надбровные дуги… – все эти детали известны даже непрофессионалу.