Вячеслав Денисов - Сломанное время

Человек тридцать чеченцев волокли куда-то лейтенанта в разорванной форме, сыпали ему оплеухи, а он, черт возьми – как приятно! – в такой-то ситуации сыпал им. Посреди площади стояла и ревела какая-то девка из местных, и закончилось бы все, верно, очень плохо, если бы Витька со своими головорезами не спрыгнул и не стал палить.

Просекли тему. Оказывается, какой-то «чех» девчонку ногой ударил – поруганная она была кем-то еще в начале девяностых, а потому ничья и – падалица. Бей кто хочет. А Борьке такая картина не очень-то по душе пришлась. Врезал «чеху» в челюсть, и налетело воронье со всех сторон. И если бы не совершенно нереальное появление БТР, на котором сидели шестеро из бригады внутренних войск, не досчиталась бы артиллерия одного славного канонира.

Познакомились между делом. Бутылка та пригодилась. Потом вторая – тоже пригодилась. Не одну же взяли, а пять. Чтобы два раза не бегать.

И вот же странное дело. Перемещалась Витькина бригада – за ними, как на канате, в десяти километрах сзади тащилась Борькина батарея. Раздолбают «зеленку» – потом туда, по свежей пашне, бойцы внутренних войск заходят. Хотя ничего странного. Тактика.

Полгода один за другим. И полгода письма друг другу отправляли, нарочным.

«Привет, братишка…А ждет меня в Москве девчонка Маша. Через шесть месяцев, бог даст, приеду и поженимся…»

«Ну ты даешь… А и у меня Маша, и тоже в Москве. Хотя Маш в Москве, сам знаешь… скорее всего, тоже женюсь, Борь. Надо же когда-то…»

«…А твоя Маша где живет?»

«…В Малом Факельном…»

«Вот же странное дело. И моя там же. А фамилия-то у твоей как?..»

«Белова…»

Через неделю, навязавшись с попуткой, Борька был у Витьки. Вынул из кармана фото:

– Она?

– Она…

Дальше пили долго и молча.

Ближе к полуночи разошелся разговор, распрямилась спираль. Один познакомился с девушкой в отпуске, в Москве, перед самым отъездом в Чечню, второй познакомился с ней в Коломне, куда она приезжала к тетке.

– Я так думаю, – одурев от водки, сказал Борька. – Должок у меня перед тобой, братишка… Однако не та тема, чтобы возвращать. Давай напишем ей, пусть определится. Если она тебе писала до февраля, а мне с февраля начала… Бывает такое, девчонки – черт знает, что на душе у них…

– У тебя с ней что было?

– Ни разу. Слово офицера. А у тебя?

– Очень на то же похоже. Одна переписка.

– Сейчас же напиши, здесь. И я сяду. Чтобы письма вместе пришли.

Сели, написали.

– Отправишь?

Пили долго, молча. Так же тихо попрощались, ударив по рукам…

Макаров вытянул из-под себя затекшую ногу.

– Что было потом?

– Через четыре дня Виктор оказался в окружении…

Через четыре дня Витька оказался в окружении. Он и девятнадцать пацанов его оказались пробкой в ущелье под Алхазурово. Поторопились люди Басаева. Им бы дать взводу выйти из ущелья, но кому-то показалось, что бить русских лучше в ущелье. И ударили.

И получили кость в горле. Дальше – никак. Двадцать русских засели за камнями и хоть волком вой – не пускают.

Восемь часов минуло, устал Витька разговаривать с командирами по рации. В ущелье туман – «вертушкам» не пробраться. На бэтээрах подкреплению в такую погоду по указке идти – погибель верная.

Их пятеро оставалось, когда люди Басаева врезались в них. И отошли через две минуты, оставив троих своих на ножах пацанов. В дыму все перемешалось – трупы один на другом лежат, поди посчитай… И остался после той рукопашной Витька да пулеметчик ротный – Генка.

– Ты вот что, – скрежеща зубами и срывая с перевязочного пакета клеенку, сказал ему Витька. – Поскольку «вертушкам» не пройти, беги-ка ты в часть, солдат, и скажи… мать их, что если они бэтээры не пришлют, я за себя не ручаюсь. А пулемет-то ты мне оставь, он тебе ни к чему.

Какая разница – один, двое? Генка без отца вырос, отца на заводе воротами придавило. А у матери помимо Генки еще один есть – Митя, калека-даун. С ума же сойдет тетка.

Завалился Витька за валун и стал постреливать. Одно плохо – левая рука совсем плохая. Кость не перебита, но крови столько ушло, что поспать бы в самый раз. Да от ножа «чеха» в подреберье режет, майка – хоть выжимай.

Через полчаса предложили Витьке десять тысяч долларов, лишь бы он, сука, ушел. Обещали, не тронут. Но если останется…

И показали живого сержанта Ватникова. Вот черт… Когда?! Ах, да, рукопашная…

– Товарищ лейтенант, они сказали, что голову мне отрежут, если вы не уйдете. А если уйдете, нас отпустят! – плакал Ватников, хотя и не просил ни о чем. Велели – передал.

Завалился Витька на спину, кулак до крови закусил, завыл глухо, протяжно.

А потом минуту смотрел, как Ватникову голову отрезают. Самого солдата вывели, чтобы офицер видел, как о людях своих заботится, а тот, кто резал, за выступом хоронился.

Закричал Витька, но тут же крик словами оборвал:

– Не могу, Ватников, не могу, дорогой! Уйди мужиком!..

И Ватников ушел, не выдавив и слова о пощаде. Так, всхлипнул что-то.

Голову потом в сторону лейтенанта швырнули. Стукнулась глухо и покатилась мячом, в десяти метрах застыла… Смотрел на нее Витька и видел, как в русой брови застряла былинка сухая.

Дотянулся до рации, нажал тангенту…

Борька знал, что Витька попал. И места себе пушкарь не находил. В голове каша дурацкая: то Маша улыбающаяся видится, то кружки алюминиевые, когда они с лейтенантом в последний раз пили. Кружки – Маша, Маша – кружки… Полгода – и свадьба. Если выберет…

– Коростылев!

Обернулся Борька на досадливый крик проверяющего, подбежал.

– Тебя, черт задери!..

Не веря ушам, накинул наушники на голову, услышал:

– Братишка, слышишь меня?..

«Витька!» – заорать хотелось, но срезал крик, прошептал:

– Слышу…

– Братишка, они рядом. Ста метров нет. Один я. Накрой, я сориентирую.

– Нет. Держись, наши… идут!

– Ни хера они не идут… А если и идут, не найдут. Квадрат «Рысь», по «улитке» три…

– Нет!

Проверяющий, полковник, взял Борьку за плечо:

– Их там две сотни, лейтенант, – и потом – резко – приказ: – Слушать координаты!

– Нет.

– Что ты сказал?

– Я сказал – нет, – уперся Борька. Прощай, карьера.

– Ты слышал приказ, лейтенант! Две сотни ублюдков сейчас войдут в Алхазурово! Слушать координаты и – к батарее! Сейчас!

Прошелестело что-то в наушниках… Прижал наушник к голове Борька.

– Боря… Плачу я от боли… больно мне, братишка… как же мне показаться им в слезах? Не дай опозориться, перепаши тут все, Боря… Не дай им пройти по мне.

Стиснул зубы Борька, выдавил:

– Хорошо.

– И это… письма, если сможешь вернуть, верни оба… Прощай..

– Прощай.

Качаясь, встал Борька, пробормотал непонятное полковнику: «Вот и отдам я тебе сейчас должок, братишка…», вышел и заорал, солдат полоша…