Игорь Лесев - 23

– Игореша, ты не молчи, а читай. Иначе нам не удастся ее спасти.

Анилегна снова повторила первую строчку стиха-оживления. А я уже ничего не видел, мои глаза залились слезами.

Я закричал, бешено, яростно, дико, но меня слышала только Она:

– «Мама!!!! Мама!!! Мама!!! Спаси ее, умоляю тебя!!! Ты, ты моя мама!!! Только ты!!! Но спаси ее сейчас, спаси!!! И я уйду с тобой, уйду к тебе навсегда!!! Спаси ее!!!»

– Игорек, ну нельзя же так. Я думала, ты любишь свою маму, а оказывается, ты любишь только себя. Посмотри, крыса уже прогрызла картон и ест животик твоей мамы. А ведь когда-то в этом животике был ты, – Анилегна склонилась надо мною и, вытерев платком слезы, повернула мою голову к крысе. В банку брызнула кровь, крыса действительно стала грызть живот мамы. – Неужели тебе ее не жалко?

Затем банка разбилась. А крыса почему-то продолжала стоять головой вниз и бешено биться ногами о воздух.

Слезы у меня текли ручьем, и я не сразу увидел, что крысу плотно держала рука в красном рукаве. Раздался писк, и от сжатия внутренности крысы разлетелись во все стороны. Из-за инвалидного кресла показалась женщина в красном платье. У нее на плече лежала чья-то рука, которая медленно стала сползать вниз. Еще через мгновение из-за ее спины показалась Обухова с пустыми кровавыми глазницами. Она прошла на середину класса, опустилась на колени и, упав на пол, забилась в агонии.

– Мама! Мама! – это закричал Обухов.

Подбежав к женщине в красном, он попытался вцепиться в ее горло. Но тут же два костлявых пальца врезались ему в глазницы, проникая в глубь черепа. Обухов через несколько секунд свалился замертво возле своей матери. И только Анилегна никуда не бежала и ничего не предпринимала. Она молча наблюдая за смертью Обуховых.

– Зачем ты пришла? – спросила Анилегна спокойно.

– Мой сын меня позвал.

– Ты его скоро получишь навсегда, как я и обещала. Мне нужно завершить обряд.

– Мама, защити нас от Анилегны, и я уйду вместе с тобой! – я смотрел в черные глазницы умоляющим взглядом.

Но Анилегна не сдавалась, продолжая разговаривать лишь с женщиной в красном платье:

– Ты понимаешь, что если не умрет она, – Анилегна указала рукой на мою маму, – он никогда не будет твоим? Он готов уйти к тебе ради нее, а не ради тебя! Или ты этого не видишь?

Женщина в красном платье молчала. Аргументы Анилегны были убедительней моих истерических воплей.

– Мама! Эта женщина убила тебя в шестьднсят девятом и использует тебя все это время. Теперь она хочет использовать меня, мое тело, чтобы продолжать жить за счет нас. Мы столько с тобой страданий перенесли из-за нее. Давай ей отомстим и будем вместе!

– Да он же врет, милая, он же врет! – у Анилегны начинала сдавать выдержка, до двадцать третьего апреля оставалось меньше двадцати минут, а обряд даже не начался. – Как же он уйдет к тебе, если он жив? Ведь если убьешь его ты, он не сможет стать скитальцем, я, только я смогу тебе вернуть его! Дай мне совершить обряд, и наш договор будет выполнен!

– Мама, я клянусь ее жизнью, – я пальцем указал на Н.Н., которая стала приходить в себя, – в полночь я покончу с собой, и мы будем вместе!

– Он врет! Он врет! – Анилегна стала кричать. – Не мешай мне! А ты читай стих, дрянной мальчишка! «Сегодня большой упадок.» Ну, повторяй: «Сегодня большой упадок.»

– Пошла на хуй. – я повернулся к женщине в красном, – Мама, я клянусь, я обещаю тебе. Через пятнадцать минут мы будем вместе.

Черные глазницы уставились в мои глаза:

– Я верю тебе.

– Да надо просто убить эту суку, и все будет по-другому!

Анилегна схватила кусок стекла и кинулась к моей матери, которая уже полностью очнулась и с ужасом наблюдала за происходящей сценой. Перед самым горлом Н.Н. женщина в красном платье успела перехватить руку Анилегны и, выхватив стекло, отшвырнула его вместе с Анилегной к стене.

– У тебя есть еще несколько минут жизни. Проведи их наедине с собой.

– У нас договор! – Анилегна стала кричать. – Ты хранительница моих стихов!

– Через десять минут договор завершится.

– Зачем ты это делаешь?! Ведь каждая из нас получит свое! – Анилегну охватило отчаяние.

– Я люблю своего сына.

И вдруг Анилегна умолкла. Было уже слишком поздно. Убеждать, проводить обряд, было уже поздно жить. Я сразу увидел, как состарилось тело двадцатилетней девушки. Она сразу вся потухла. Наступал конец Анилегны, конец гулу.

Она направилась к выходу и уже в дверях обратилась ко мне:

– Лесков, мне было интересно с тобой эти две недели. Жаль, что мы с тобой не трахнулись тогда у меня на квартире. И жаль, что я не увижу, как ты обманешь эту слепую суку и не покончишь с собой, – с этими словами Анилегна скрылась за дверью.

В классе наступила тишина.

– Игорь, – женщина в красном платье подошла ко мне, – ты помнишь, что ты пообещал. И я тебе поверила. Я ждала тебя слишком долго, чтобы теперь отпустить. Я не могу тебя убить, иначе ты не будешь рядом со мной. Ты должен это сделать сам. Если же ты меня обманул, я убью ее, – она указала рукой на Н.Н. – Ты должен понять, что такое страдание по любимому человеку.

– Я только попрощаюсь с мамой, – я специально сказал «мама», а не «с ней», чтобы сделать больно безглазой. – Выйди, пожалуйста, в коридор.

– Три минуты, – и она оставила нас наедине.

Только теперь я с трудом встал со своего стола и подошел к креслу мамы. Рана на ее животе оказалась несерьезной, да она сейчас и не беспокоилась о ней. Мама плакала и мычала, я развязал ей одну руку и обхватил своими ладонями.

– Мама, мамулечька моя, – я тоже стал плакать, – я ненавижу мир, в котором нет тебя. Я знаю, что своей смертью я убью тебя, но я трус, потому не смогу поменяться с тобой местами. У меня к тебе есть одна просьба. Заведи себе щеночка немецкой овчарки, он будет есть так же много, как и я, и будет постоянно думать о тебе, так же, как я, и вечерами в темных парках будет тебя оберегать, как я. А по ночам я буду к нему приходить во сне, и он будет мне рассказывать, как он тебя любит. Хорошо? Знай, все, что я делал в этой жизни, это все только ради тебя. Я тебя люблю больше жизни!

Я не стал обнимать маму, не стал даже целовать. Мне невыносимых усилий стоило убрать руки от ее руки, и если бы я к ней сейчас прильнул, то не смог бы уже тогда уйти. А мама уже успокоилась. Она перестала плакать и отрешенно смотрела куда-то вдаль. Казалось, она меня больше не слышала. Я поднялся с колен и как можно быстрее вышел в коридор.

Здесь уже стояла женщина в красном платье. Она ничего не сказала, лишь кивнула, чтобы я последовал за ней. Мы прошли коридор, поднялись на чердачную лестницу и вышли на крышу школы. В чистом небе светили миллиарды звезд. Мы подошли к краю крыши и вместе стали на карниз. Снизу раздались детские голоса, они радостно смеялись.