Дэн Симмонс - Песнь Кали

Врач выругался и повел нас через поле. Повсюду были рытвины и кучи земли, будто бульдозер многие годы скреб здесь почву, как огромная кошка. Мы остановились на краю неглубокой выемки, в которой только что видели собаку.

– Ой! – вырвалось у меня, и я попятился. Разлагавшаяся человеческая рука, торчавшая из земли, скользнула по моей сандалии и коснулась голой ноги. Виднелись и еще какие-то останки. Затем я заметил другие ямы и собак в отдалении.

– Десять лет назад все было хорошо,– сказал врач,– но сейчас, когда эти промышленные районы подошли так близко…

Он прервался, чтобы вновь швырнуть камень в стаю собак. Животные спокойно потрусили в кусты. Старику, стоявшему позади нас, удалось извлечь стреляную гильзу, и теперь он заново заряжал ружье.

– Это были мусульмане или христиане? – спросил Санджай, держа карандаш наготове.

– Скорее всего, индусы. Кто знает? – бросил врач.– Крематории не хотят заниматься ими бесплатно. Но проклятые собаки уже несколько месяцев здесь роются. Мы хотели платить, пока… Подождите. Так вы слышали, что случилось сегодня? Ведь вы здесь именно поэтому?

– Конечно,– вкрадчиво подтвердил Санджай.– Но, может быть, вы хотели бы рассказать, как все было, с вашей точки зрения.

Я почти не слушал, оглядываясь вокруг. Куски и клочья выпирали из перекопанной земли, как дохлая рыба всплывает на поверхность пруда. Судя по тому, что я видел, нам с Санджаем едва ли стоило надеяться найти здесь целую жертву. Над головами кружили вороны. Старик присел на гусеницу трактора и вроде задремал.

– Насчет сегодняшнего случая пришло много жалоб,– сказал интерн.– Но нам надо было что-то делать. Обязательно сообщите, что больница готова оплатить кремацию.

– Да,– кивнул Санджай и что-то записал.

Мы повернули обратно в здание больницы. Семьи пациентов размещались во временных палатках и хижинах возле гор мусора.

– Мы должны были что-то делать,– повторил интерн.– Перебои с электричеством, сами знаете. А из-за этих собак уже невозможно продолжать прежнюю многолетнюю практику. Вот мы и заплатили муниципальной корпорации за транспортировку и сегодня утром загрузили тридцать семь свеженьких из холодильника, чтобы отвезти в крематорий Ашутош. Откуда мы знали, что они пришлют открытый грузовик, а он застрянет в пробке на несколько часов?

– И вправду! – поддакнул Санджай и застрочил в блокноте.

– А потом, после того как груз был свален на территории крематория, там вдобавок оказалась праздничная толпа.

– Да-да,– вмешался я.– Сегодня начинается Кали-Пуджа.

– Но откуда мы могли знать, что церемония соберет десять тысяч человек именно в этом месте сожжения? – раздраженно спросил интерн.

Я не стал напоминать ему, что Кали – богиня всех мест сожжения и мест смерти, включая даже поля битв и неиндуистские кладбища.

– Вы знаете, сколько времени занимает полное и пристойное сожжение – даже в новых электропечах, что появились в городе? – спросил интерн.– Два часа,– ответил он сам себе.– Два часа на каждого!

– И что же случилось с этими телами? – поинтересовался Санджай с таким видом, будто данный предмет его не очень занимал. День был уже в самом разгаре. До полуночи оставалось десять часов.

– Ох уж эти жалобы! – простонал врач.– Несколько богомольцев упали в обморок. Сегодня утром было очень жарко. Но нам пришлось так и оставить большую часть. Водители отказались возвращаться сюда или в морг Сассун с полным грузом в дневном потоке машин.

– Благодарю вас,– сказал Санджай и пожал врачу руку.– Наши читатели будут рады узнать точку зрения больницы. Да, кстати, а сторож останется здесь с наступлением темноты.

Санджай кивком показал на дремавшего старика.

– Да-да,– торопливо ответил вспотевший интерн.– Что бы ни случилось. Эй!

Он закричал и нагнулся за камнем, чтобы бросить его в слюнявую собаку, тащившую что-то большое в кусты.

На территорию крематория Ашутош мы приехали в десять вечера. Санджай договорился насчет фургончика «премьер», который нищие использовали, чтобы развозить и собирать своих изувеченных подопечных. Тесный отсек сзади не имел окон, и из него очень дурно пахло.

Я не знал раньше, что Санджай умеет водить машину. После поездки без всяких правил, с неумолкающим клаксоном, мигающими фарами и перескакиваниями из ряда в ряд я продолжал в этом сомневаться.

Ворота на территорию крематория оказались запертыми, но мы пробрались туда через прилегавшую к ней прачечную зону. Вода уже не текла по открытым трубам, бетонные плиты и корыта были свободны, а работники из касты стиральщиков разошлись с наступлением темноты. Крематорий отделялся от прачечной каменной стеной, но в отличие от многих стен в городе на этой не было ни битого стекла, ни бритвенных лезвий, что позволило преодолеть ее без особого труда.

Очутившись по другую сторону, мы почувствовали некоторую неуверенность. Небо усеяли звезды, но луна еще не взошла. Было очень темно. Покрытые жестью павильоны крематория смотрелись серыми силуэтами на фоне ночного неба. Ближе к основным воротам виднелась еще одна тень: огромная высокая платформа со сводом, установленная на гигантских деревянных колесах.

– Колесница богов для Кали-Пуджа,– выдохнул Санджай.

Наружную раму закрыли жестяными заслонками, но мы оба знали, что внутри прячется нечто огромное, злое, четырехрукое. Подобная праздничная статуя редко считалась жагратой, но кто знал, какую мощь она могла приобретать ночью, в одиночестве, в обители смерти?

– Сюда,– прошептал Санджай и направился к самому большому павильону, ближайшему от кругового проезда.

Мы миновали поленницы дров – топливо для сожжения покойников из денежных семей – и кучки сушеных коровьих лепешек, предназначавшихся для более скромной кремации. Павильон без крыши для похоронного оркестра выглядел при свете звезд пустой серой пластиной. Мне показалось, что это плита из морга, поджидающая труп какого-то огромного божества. Я нервно оглянулся на закрытую колесницу богов.

– Здесь,– сказал Санджай.

Они лежали неровными рядами. Если бы светила луна, то тень от колесницы падала бы прямо на них. Я шагнул в их сторону и отвернулся.

– Ох,– произнес я.– Завтра я сожгу свою одежду. Можно себе представить, каково пришлось толпе при дневной жаре.

– Молись, чтобы завтра вообще наступило,– прошипел Санджай и стал перешагивать через разбросанные тела. Некоторые из них были прикрыты брезентом или одеялами Большинство лежали под открытым небом Глаза мои привыкли к слабому свету звезд, и я мог различать бледные отсветы и белое свечение костей, освободившихся от плоти. То здесь, то там над не имевшей четких очертаний кучей торчала скрюченная конечность. Я вспомнил руку, которая, казалось, схватила меня за ногу возле больницы, и содрогнулся.