Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Холод из моей крови проник в кости, и костный мозг словно замерз навеки.

— Я избежала удочерения, притворяясь тупой, делая вид, будто у меня настолько низкий уровень интеллекта, что пытать меня — не большее удовольствие, чем мучить безмозглое животное. Понимаешь, им нужна реакция. Это их возбуждает. Я не имею в виду только физическую реакцию на боль, которую они причиняют. Это ерунда, вторично. Они хотят твоей муки, твоего страха, а в тупом животном нелегко вызвать достаточно изысканный для них страх. Так что я избежала удочерения, а когда я стала достаточно взрослой и достаточно крутой, чтобы быть полностью уверенной, что удержусь на ногах сама, я сбежала на ярмарку.

— В четырнадцать лет.

— Да.

— Достаточно взрослая и достаточно крутая, — повторил я с мрачной иронией.

— Прожив одиннадцать лет с Эбнером Кэди и три года под пятой гоблинов, — заметила она, — я стала такой крутой, что тебе и не снилось.

Если раньше ее выдержка, стойкость и сила казались странными, то сейчас то, что я услышал, выявило ее мужество — такое, которое почти невозможно объять разумом. Я нашел себе особенную женщину, это точно, женщину, чье упорное намерение выжить вызывало почтительное изумление.

Я откинулся в кресле, внезапно обессилев от того ужаса, который только что услышал, как от тяжелого удара. Во рту у меня было сухо и горчило, желудок ныл, во всем теле была страшная опустошенность.

Я выдавил:

— Черт возьми, кто они? Откуда они явились? Почему они преследуют человечество?

— Я знаю, — сказала она.

В первый момент я не до конца осознал значение этих двух слов. Наконец до меня дошло — она имела в виду, что в буквальном смысле знает ответы на три этих вопроса. Я подался вперед в кресле, не в силах дышать, как наэлектризованный:

— Откуда ты знаешь? Как ты это выяснила?

Она смотрела на свои руки и молчала.

— Райа?

— Они — наше творение, — сказала она.

— Как такое может быть? — ошеломленно спросил я.

— Ну, понимаешь... человечество существует в этом мире дольше, чем известно нашим мудрецам. Существовала цивилизация, за много тысяч лет до нашей... до того, как возникла письменная история, и эта цивилизация была намного сильнее развита, чем наша.

— Что ты имеешь в виду? Исчезнувшая цивилизация?

Она кивнула.

— Исчезнувшая... разрушенная. Война и угроза войны были такой же проблемой для той ранней цивилизации, как сегодня для нашей. Те нации создали ядерное оружие и зашли в тупик, похожий на тот, к которому мы приближаемся сейчас. Но этот тупик не привел ни к шаткому перемирию, ни к миру по необходимости. Нет, черт возьми. Нет. Напротив, зайдя в тупик, они начали изыскивать иные средства для ведения войны.

Какая-то часть меня недоумевала, как она могла узнать такие вещи, но я ни на секунду не усомнился в правдивости всего, что она рассказала, поскольку шестым чувством — а может, обрывками расовой памяти, глубоко сокрытой в подсознании, — я чувствовал зловещую правдивость того, что иным слушателям показалось бы всего лишь безумной фантазией или сказкой. Я был не в состоянии опять перебить ее, чтобы спросить об источнике ее информации. Во-первых, она, казалось, не готова открыть мне это. А во-вторых, я был зачарован, заворожен и не мог не слушать, а ее, судя по всему, терзала такая же необходимость объяснить мне все. Ни один ребенок не бывал так захвачен волшебной сказкой, рассказываемой на ночь, ни один приговоренный не выслушивал с более мрачным видом судью, оглашающего приговор, как я, когда сидел и слушал в ту ночь Райю Рэйнз.

— Пришло время, — продолжала она, — когда они научились... вмешиваться в генетическую структуру, животных и растений. Не просто вмешиваться, но исправлять, скрещивать гены друг с другом, по желанию устранять или добавлять их характеристики.

— Это же научная фантастика какая-то.

— Для нас — да. А для них это было реальностью. Этот прорыв значительно улучшил жизнь людей, обеспечив более высокое качество продуктов... сделав стабильными пищевые ресурсы... создав кучу новых лекарств. Но в нем был и большой потенциал для зла.

— И этот потенциал недолго оставался нераскрытым, — добавил я, не с проницательностью ясновидца, а с циничной уверенностью в том, что человеческая природа ничуть не изменилась — и не была лучше — за десятки тысяч лет до нашего времени.

Райа сказала:

— Первый гоблин был выведен исключительно для военных целей, превосходный воин армии рабов.

Вообразив себе гротесковый облик демона, я спросил:

— А какое конкретно животное они изменили, чтобы создать эту... эту штуку?

— Точно не знаю, но думаю, что это скорее не измененный вариант или что-то в этом роде, а... совершенно новый вид на Земле, созданная человечеством раса, чей разум не уступает нашему. Насколько я это понимаю, гоблин — это существо с двумя генетическими структурами на каждый вид внешнего облика: один человеческий, другой нет, плюс жизненно важный связующий ген, в котором заложен талант к метаморфозам, так что у существа есть возможность выбирать между двумя обликами: быть — по крайней мере, внешне — человеком или гоблином, что в данный момент ему больше подходит.

— Но это же не настоящий человек, даже когда он выглядит как один из нас, — возразил я.

Затем мне на память пришел Эбнер Кэди, и я решил, что даже некоторые люди — не настоящие люди.

Райа ответила:

— Нет. Даже если он окажется способен пройти самые тщательные медицинские проверки, он все равно остается гоблином. Это его основная сущность, независимо от физического облика, который он принимает в тот или иной момент. В конце концов, его нечеловеческий взгляд на вещи, его мышление, его способы рассуждать — все это настолько нам чуждо, что людям этого не постичь. Он был задуман как существо, способное проникнуть в чужую страну, смешаться с людьми, выдавая себя за человека... а потом, в подходящий момент, обернуться своей ужасной личиной. Например, скажем, пять тысяч гоблинов просочились на вражескую территорию. Они бы выполняли террористические акции, там, где попало, подорвали бы экономику и общество, создали бы атмосферу паранойи...

Я легко представил себе этот хаос. Сосед подозревал бы соседа. Никто бы не доверял никому, кроме членов своей семьи. Общество, каким его знаем мы, не смогло бы существовать в такой атмосфере параноидального подозрения. В скором времени нация, подвергшаяся такой осаде, была бы порабощена.

— Или эти пять тысяч были бы запрограммированы на то, чтобы нанести одновременный удар, — продолжала Райа, — всем сразу обрушиться на людей с такой жаждой убийства, что для ее утоления потребовалось бы двести тысяч жизней за одну ночь.

Цель твари — вся она когти и клыки, тщательно спроектированная машина убийства с внешностью, от которой леденеет кровь, — не просто убийство, но и деморализация.