Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Теперь у нас была база для операций.

Мы перевезли свой скарб в дом на Яблоневой тропе. Хотя всего несколько часов назад дом казался вполне пригодным для жилья, сейчас, вернувшись в него полноправным домовладельцем, я ощущал себя неуютно. У меня было чувство, что дом каким-то образом знает, кто мы, что в его стенах шевелится глубоко враждебный ум, что лампы в нем — вездесущие глаза, что дом приветствует нас и что в этом приветствии нет ни капли доброй воли — один лишь страшный голод.

Затем мы поехали в город провести кое-какую исследовательскую работу.

Окружная библиотека располагалась во внушительном готическом здании, примыкавшем к зданию суда. Гранитные стены потемнели, покрылись пятнами и мелкими выщербинами из-за многолетних испарений сталелитейного завода, грязи из депо и нечистого дыхания угольных шахт. Зубчатая кромка крыши, узкие зарешеченные окна, углубленный вход и тяжелая деревянная дверь создавали впечатление, что это здание служит надежным складом для чего-то куда более ценного в финансовом отношении, чем книги.

Внутри находились широкие, основательные дубовые столы и стулья, где посетители могли читать — хотя и без удобств. Позади столов располагались стеллажи — дубовые полки высотой в восемь футов. Проходы между ними были освещены янтарным светом ламп, подвешенных под эмалированными голубыми плафонами конической формы. Проходы были узкими и довольно длинными. Они сворачивали, образуя лабиринт. Не знаю, почему я подумал о древних египетских гробницах, глубоко скрытых под толщей каменных пирамид, оскверненных человеком двадцатого века, который принес электрический свет туда, где до него горели только масляные лампы да свечи из жира.

Мы с Райей бродили среди этих коридоров со стенами из книг, погрузившись в запахи старящейся бумаги и заплесневевших матерчатых переплетов. Мне казалось, будто Лондон Диккенса, арабский мир Бартона и тысячи других миров многих и многих писателей были собраны здесь только для того, чтобы дышать ими, не утруждая себя чтением, точно это были грибы, выбрасывающие едкие облачка спор, которые, если их вдыхать, приносят воображаемые плоды. Мне хотелось взять какую-нибудь книгу с одной из полок и спастись на ее страницах, потому что даже кошмарные мифы Лавкрафта, По или Брэма Стокера казались более привлекательными, чем реальный мир, в котором нам приходилось жить.

Но пришли мы сюда главным образом для того, чтобы внимательно проглядеть «Йонтсдаун реджистер», экземпляры которого находились в задней части огромной главной залы, позади полок. Недавние номера газеты хранились в здоровенных папках-скоросшивателях и шли по порядку выпуска, а более старые — на катушках микрофильмов. Мы провели пару часов за изучением событий последних семи месяцев и узнали много интересного.

Обезглавленные тела Лайсла Келско и его помощника были обнаружены в патрульной машине на том месте, где Джоэль Так и Люк Бендинго оставили их в ту страшную ночь прошлым летом. Я ожидал, что полиция припишет убийства какому-нибудь проезжему, — так она и поступила. Но, к моему изумлению и ужасу, я узнал, что они произвели арест молодого бродяги по имени Уолтер Демброу. Предположительно, он покончил жизнь самоубийством в тюремной камере через два дня после того, как во всем сознался и пошел под суд по обвинению в двух убийствах. Повесился. На веревке, которую соорудил из собственной разорванной рубашки.

Я почувствовал, как пауки вины пробежали вверх по моему хребту и угнездились в сердце, пожирая меня.

Мы с Райей одновременно подняли головы от экрана аппарата для чтения микропленок. Наши глаза встретились.

Какое-то мгновение ни один из нас не мог говорить, не считал нужным, не осмеливался говорить. Затем она прошептала: «О боже», хотя поблизости не было никого, кто мог бы услышать наш разговор.

Я ощутил прилив слабости. Хорошо, что я сидел, потому что вдруг совсем лишился сил.

— Он не повесился, — сказал я.

— Нет. Они не стали утруждать его и сделали это сами.

— После бог знает каких пыток.

Она прикусила губу и ничего не ответила.

В отдалении, среди стеллажей, послышались людские голоса. Тихие шаги удалялись по лабиринту, пропитанному запахом бумаги.

Я вздрогнул.

— В каком-то смысле... это я убил Демброу. Он погиб из-за меня.

Она покачала головой.

— Нет.

— Да. Убив Келско и его помощника, дав гоблинам повод арестовать Демброу...

— Он был бродяга, Слим, — резко возразила она и взяла меня за руку. — Думаешь, многие из бродяг выбираются из этого города живыми? Эти твари кормятся нашей болью и страданием. Они с жадностью высматривают жертвы. А самые доступные жертвы — бродяги. Сезонные рабочие, всякие битники в поисках просветления или чего там еще, дети, которые отправляются в дорогу, чтобы найти себя. Выхвати какого-нибудь из них с трассы, избей, замучай, убей его, зарой тело понадежнее — и ни одна душа не узнает, что с ним стало, — или не побеспокоится. С точки зрения гоблинов, это безопаснее, чем убивать местных, и абсолютно так же приятно, так что я сильно сомневаюсь, чтобы они хоть раз упустили случай потерзать и замучить бродягу. Если бы ты не убил Келско с помощником, этот Демброу скорее всего пропал бы без вести по пути через Йонтсдаун, а конец, который был бы ему уготован, наверняка был бы тот же самый. Единственная разница в том, что его использовали в качестве козла отпущения — подходящей кандидатуры, чтобы полиция смогла закрыть дело, которое они не сумели расследовать. Ты за это ответственности не несешь.

— А если не я, кто тогда? — несчастным голосом спросил я.

— Гоблины, — ответила она. — Демоны. И во имя всего святого, мы заставим их заплатить и за Демброу, как и за всех остальных.

Ее слова и уверенность помогли мне почувствовать себя несколько (хоть и не намного) лучше.

Сухость книг — о ней напомнил мне шуршащий звук, с которым перелистывал хрупкие страницы невидимый мне любопытный в дальнем углу — передалась и мне. Я думал об Уолтере Демброу, погибшем за мои грехи, и сердце у меня в груди словно ссохлось. Все тело горело, как в огне. Я попытался прочистить горло — раздался сухой, скрежещущий звук.

Мы продолжили чтение и узнали, что место Келско занял новый шеф полиции. Имя его поразительным образом было мне знакомо: Оркенвольд, Клаус Оркенвольд. Это был тот гоблин, что некогда почтил своим визитом тот самый дом, который мы сняли на Яблоневой тропе и в котором прежде жила его невестка. Просто так, чтобы поразвлечься, он замучил ее и разрубил на куски, которые затем пожрало пламя топки, — а за ней и двоих ее детей. Я увидел эти кровавые преступления своим шестым чувством, когда Джим Гарвуд настоял на том, чтобы показать нам пропахший плесенью подвал. Позже, в машине, я поведал Райе об этих страшных видениях. И сейчас мы уставились друг на друга с удивлением и пониманием, гадая, какой смысл может иметь это совпадение.