Максим Макаренков - Дни стужи [litres]

– Так, значит, – крякнул с досады Стас. – И вы, конечно, по доброте душевной согласились.

Купец кивнул.

– Ничего страшного для нас в этом не вижу, – невозмутимо откинулся на спинку кресла Иван, – ну купил. Ну продали вы их ему. Нам-то что?

– То есть нас пристегнуть к делу могут, но толку от этого никакого, – спокойно сказал Стас. Тревоги он особой не испытывал, поскольку был уверен, что они смогут дать полное объяснение своим поступкам, но лишний раз попадать в поле зрения Службы Безопасности Республики, полиции и Особого приказа Патриархии совсем не хотелось.

Да… удружил им купец.

Столяров глянул тяжело. Оценивающе. Так смотрят, решаясь на серьезное дело.

– То, что я скажу, выйти отсюда не должно. Это ясно? Прежде чем продолжу, скажу вот что: за работу каждому по тысяче золотых. На расходы по двадцать золотых на каждого. В неделю. Акимыч аванс выдаст на пять дней. Отчета требовать не буду, хотите пропейте, хотите на баб спустите, мне дело нужно. Понадобится кого подмазать крупно – в любое время приходите, Акимычу говорите, что и зачем. Устраивает?

Ответили сразу:

– Устраивает.

– Вот и хорошо. Тогда слушайте. По весне у нас выборы в Думу. И есть у московского купечества сильное желание, чтобы интересы наши представляли серьезные люди. И чтобы таких людей было как можно больше. Понятное дело, не всем это нравится. В открытую никто никого не гробит, убийц не нанимает. Пока, во всяком случае. Покойный Говорун о планах наших кое-что знал. Знал он и то, что мы в последнее время нескольких очень нужных нам людей на свою сторону перетянули. Но не знал, кого. Есть подозрение, что незадолго до смерти он эту информацию получил. Зная покойного, могу сказать, что он мог этой информацией торгануть.

– За что его вполне могли отправить в мир иной, – подвел итог Стас, – а вы теперь под подозрением, поскольку могут решить, что вы ему рот и заткнули.

Столяров кивнул.

Иван, листавший все это время газеты, поднял голову:

– Вариантов, впрочем, и так хватает. У покойного личная жизнь была весьма бурная. Опять же, посредничал он не только для вас и мало ли кого еще обмануть мог.

– Возможно, возможно, – сказал купец и подвел итог: – Но мне этого мало. Надо всякий риск исключить.

– А почему вы все же решили нанять людей со стороны? – спросил Стас. – Почему за родича опасаетесь?

Купец снова посмотрел тяжело, оценивающе.

– Родич мой теперь под колпаком, Стас Григорьич. Как только Говоруна застрелили, куда нужно записочка пошла. И теперь не только я, но и двоюродный дядя к моему забору без присмотра шагу не ступит. А кроме того, есть у меня нехорошее подозрение, что дело это сейчас заматывать будут. Или в нужную сторону раскручивать. Но нужную совсем не нам. Не купечеству московскому. А мы, Стас Григорьич, хоть люди и торговые, хоть и не особо нас любят, а печемся не только о своей выгоде, но и о выгоде народа московского. Будет тут тихо да сытно, будет и народ побогаче. И нам с того народу торговля куда как выгоднее будет. Смекаете?

Он вздохнул:

– Ты вот, Стас Григорьич, про клубок говорил. Он самый и есть. Родич мой отчего-то больше всего даже не из-за Говоруна переживал. Н-да…

Друзья молчали.

– Как он мне сказал, оказывается, последнее время люди по городу пропадать стали. Не толпами, конечно. Но несколько человек пропало. Никаких следов борьбы или там крови, просто нет человека на обычном месте, да и все тут.

– С Говоруном-то убиенным это как связано? – спросил Иван.

– Вроде никак, – пожал плечами купец, – только родич мой говорил, что среди тех, кто делом Говоруна занимается, есть те, кто как раз пропажи должен был расследовать. А это, я так понимаю, если и не ведомства, то отделы разные. И что, спрашивается, они тут делают?

Дело уже не просто пованивало, а отвратительно смердело. Непонятно, как одно с другим пересекается, но не просто же так об этом купец сказал.

Друзья переглянулись, поняв друг друга без слов, – оба вспомнили про Стеклянного деда.

И все же, все же купец все еще недоговаривал. Но это можно было обдумать позже. Достаточно того, что они о пропажах узнали.

– Хорошо, – согласился Иван.

– По рукам, Петр Фаддеич, – добавил Стас.

Они по очереди крепко пожали купцу руку и направились к выходу.

Столяров проводил друзей до дверей кабинета. Напомнил приказчику:

– Акимыч, не забудь аванс выдать да на расходы. И визит надо оплатить.

Да уж, денежки счет любят.

Солнце ушло. Как это часто бывает зимой, небо закуталось в тяжелые серые облака, из которых посыпался мягкий пух, и решило подремать.

Иван потянулся, глянул на друга. Стас кивнул.

– Угу. Пройдемся. Приникнем к истокам власти.

И они пошли к Красной площади сквозь медленный, пахнущий холодной свежестью снег. Протяжно покрикивали похожие на снеговиков торговцы сбитнем, скользили сани, из которых доносились вопли подгулявших компаний, веселый девичий визг, треньканье гитары. Плотный людской поток заполнял Воздвиженку, горящую огнями витрин, Моховую, которую перегородили молодцы в форме преображенцев. Молодцы явно пребывали в увольнении, по какому поводу были веселы, не вполне трезвы и находились в полной уверенности, что каждый прохожий обязан с ними выпить «этта-а-ага-а прекра-а-аснава-а-а шампанскава-а!». Прекрасное шампанское стояло в ящиках поперек улицы, и желающих участвовать в штурме импровизированной баррикады было предостаточно.

Веселая толчея нарастала, кто-то уже пускал в воздух хлопушки и орал тосты.

Друзья шагнули ближе к домам, Иван прошептал несложный заговор для отвода глаз. Действовал заговор шагов на пятнадцать, но большего и не надо. Прошли мимо преображенцев без происшествий, но на ящики с шампанским оба покосились с некоторым сожалением и, не сговариваясь, вздохнули. Эх, вот бы в веселые денечки молодости…

Вокруг Манежа горели костры, пахло еловыми лапами, а само здание освещали самые настоящие электрические гирлянды. Лампочки в них, правда, горели неровно и отчетливо потрескивали.

– Показушники хреновы, – недовольно пробурчал Стас. – От Манежа до сих пор запредельем несет, и еще лет двадцать точно нести будет, но им же себя показать надо!

– Ладно тебе, не ворчи, – улыбнулся Иван, – светится же, не перегорает.

– Ага, не перегорает. А как Старый музей горел, помнишь?

Исторический музей, который москвичи называли не иначе как Старый, горел знатно. Здание, как и большинство старых построек, почти не пострадало во время События, разве что несколько залов хитроумно вывернуло в иные измерения, уцелело и большинство экспонатов. Потихоньку его привели в порядок, и пару лет назад мэрия решила с помпой открыть в нем выставку «Москва в мирах и эпохах». Умные люди предупреждали: не надо иллюминацию электрическую устраивать, плохо электричество уживается с законами иных пространств, с магией, к примеру.