Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

24 декабря 1895 года

Я победил. Об этом мне всегда говорил отец: передо мной всегда открывались любые двери и расстилались любые ковры. Если бы жизнь стала моим противником в карточной игре, мой козырной туз с лёгкостью накрыл бы её шестёрку.

Однако, чтобы одна звезда зажглась, надобно, чтобы иная навеки погасла.

Высказывание это шло бок о бок со мной всю жизнь, ведь даже рождение моё, кажется, оказалось тому предзнаменованием. Моя матушка даровала мне жизнь, отдавая свою собственную. Единственные друзья мои убеждали в шутку, что с самого появления на свет я приношу женщинам страдания, желаю я того или нет.

Я привык к вольности как души, так и тела. Женщины любят меня, а мне не доставляет никаких трудностей убедить их в том, что и моё сердце отвечает на их жеманства взаимностью. Не сочтите меня безбожным мерзавцем, я всё же порядочный человек, пусть и не совсем честный.

Год тому решился я покинуть родную Москву, чтобы свет Петербурга смог озарить меня с любой стороны, но смог посетить отечественную Венецию лишь теперь. И вот не позднее трёх суток до Рождества Христова 1895 года, спустя немногим более месяца после дня 25-летия моего, на Рождественском балу бесполезно-праздная жизнь моя вдруг обрела хоть какую-то цель.

Думается, мне всё же удастся её достичь. Непременно.

Просторный гостиничный номер сменил долгоиграющее спокойствие на лёгкую, невидимую нервозность, перенимая её у прежне покойного обитателя.

Молодой граф Алексей Иванович Ростовцев вот уже долгие часы расхаживал по номеру взад и вперёд, не находя себе никакого занятия. На улицах Петербурга он чувствовал себя цирковым артистом, на которого глядит любой прохожий. Не мудрено, ведь Алексей награждён был не только старшим офицерским званием, но и красотой, на которую внимание обращала всякая девушка: широкие плечи и статность всей фигуры вместе с высоким ростом возвышали его над любым человеком, а золотые волосы, резкие черты лица и серо-голубые глаза над насмешливой улыбкой – над женщинами.

Было в нём нечто опасное, но притягательное для всякого знакомого с ним человека. Тем не менее, многочисленные признания в любви не волновали его сердца ни минуты… до недавних пор. Лоск высшего света, кокетливые красавицы, звенящие бокалы шампанского ему не надоедали, как иным "героям нашего времени" – офицер упивался этим вниманием каждый день.

Однотипные московские дни, наконец, надоели Алексею, и он решил потешить свои душу и нервы переменой места жительства, сменив заполненную людьми и каретами Москву на холодный Санкт-Петербург, где его ещё никто не знает. Созданием новой репутации в новом месте он занялся в первый же день: со всем своим обаянием поблагодарил хозяйку гостиницы и, сбежав по лестнице, прыгнул в экипаж, привезший его к Исаакиевскому собору. Подав по монете каждому нищему и кивнув с приподнятой шляпой выходящим женщине с молоденькой девушкой, видимо, дочкой, он перекрестился и вошёл в храм, прекрасно зная, что особо внимательные и набожные аристократы непременно заметят нового, прилично одетого молодого мужчину в офицерском мундире, холодно внимающего утренней службе.

– Je m'excuse…

Алексей недовольно вздрогнул, когда его плечо задел крепкий мужчина среднего роста с густыми бакенбардами.

– Ничего страшного, – отрезал граф.

– Я видел ваш экипаж, точнее, как вы из него выходили. Вы не местный.

"Что же прицепился?" – он попытался скрыть свою неприязнь.

– Да что вы? – Алексей усмехнулся. – И как вы это поняли?

– А вы огляделись, как спустились на дорожку. Мы вслепую шагаем по лужам по привычке, – мужчина довольно рассмеялся. – Меня зовут Константин Андреевич Щербинин.

– Ростовцев. Алексей Иванович, – руки граф не подал, разворачиваясь к выходу.

– Сегодня в имении моего родственника устраивается бал по случаю скорого наступления Рождества. Половина города съедется уж точно, и мы будем рады принять и вас, Алексей Иванович.

– Незнакомого человека? – на выходе из храма офицер вновь надел шляпу и обернулся к новому знакомому, имени которого даже не потрудился запомнить.

– Новые люди, а уж тем более обеспеченные и обладающие офицерским чином, никогда не бывают лишними на светских вечерах. Если вы не успели устать от балов и приёмов, хотя, – он хмыкнул, – вы ещё слишком молоды, чтобы уставать от света, любой будет рад принять вас в своём доме, Алексей Иванович. Приходите, я пришлю за вами к гостинице.

Не попрощавшись, Алексей исчез из виду Щербинина и иных набожных господ. Ввечеру за ним действительно приехал экипаж, домчавший его к внушительных размеров дому на набережной Мойки. В его окнах уже горел свет, мелькали тени танцующих (похоже, кадриль) гостей, и новогодние украшения покрывали лежащий на дворе снег разноцветными огнями.

– Алексей Иванович, голубчик, вы так скоро?!

Алексей раздражённо закрыл глаза и глубоко вздохнул, чуть услышав голос пригласившего его мужчины. Тот спешил к нему откуда-то справа, переваливаясь с ноги на ногу, чтобы не увязнуть новенькими туфлями в белом густом снегу.

– Константин Андреевич! – офицер фальшиво улыбнулся. – Боялся, меня и не пустят без приглашения да без сопровождения, вы меня подловили, чуть я прибыл в город.

– Не стоит и волноваться, – тот уже вёл прибывшего к парадным дверям. – Всё вас пустят, всё вас примут.

Перед Алексеем открылись новые красоты нового города: оказалось, сверкал Петербург не только снаружи, но и внутри. Перед новоприбывшими гостями расступились те, кто соизволил посетить хозяев раньше, и вот Щербинин уже вёл Алексея по лестнице на второй этаж, где и собирались остальные.

– Жорж! Жорж, миленький! – он чуть не расталкивал в стороны людей, расчищая себе и Алексею путь.

"Уймёшься ты или нет, наконец?! Вот же старый болтун".

– Вот тот молодой капитан, о котором я тебе рассказывал, Ростовцев. Представь себе, только приехали в новое место, заселиться едва успели, тут же в церковь приехали на службу! Не в ресторан, не на паромы, а в храм Божий, представь себе…

Щербинин всё не унимался, раздражая спутника громкими бесполезными речами, и Алексей, уже успев заскучать, вертел по сторонам головой, пытаясь отыскать себе хоть какое-то занятие. Бальная зала была украшена богато, как редкая московская галерея, официанты то и дело разносили подносы то ли с шампанским, то ли с белым вином, на столах толпились пирожные, тарелки, креманки…