Джон Хорнор Джейкобс - Живой роскошный ад [сборник litres]

Двадцать шестого числа мы, следуя указаниям Рамзи, поехали в Алабаму.

На следующий после этого день мы направились на юго-запад в поисках некой Розали Дэвис. Та оказалась гениальной гитаристкой, голос которой напоминал трубы Иерихона; она знала «Стаггера Ли», но отказалась её петь, осчастливив нас исключительно спиричуэлсами. Игрой Розали на гитаре нельзя не наслаждаться, но у Библиотеки Конгресса уже столько версий псалмов «О, благодать» и «Беги, колесница», что на этот век хватит.

Спасение души меня не заботит.

Заботит меня нечто противоположное – или хотя бы слухи о нём.

28 июня 1938 г.

Весь день отдыхал – спал почти до полудня. Проснувшись, оказался один в чужом доме: ни Кролика, ни Энн и Рамзи не было.

Я начал классифицировать и описывать пластинки, расшифровывать разговоры и слова песен и к вечеру почувствовал прилив новых сил.

Швейцеры были в гостях у матери Энн. После лёгкого ужина – запеканка с тунцом – мы вместе слушали их чудесный радиоприёмник «Коронадо»: Расс Морган с его оркестром (спонсор концерта – «Филип Моррис Интернэшнл»), Гораций Хайдт со своей группой (спонсор концерта – «Шевроле»), «Фиббер МакГи и Молли» (спонсор программы – «Джонсонс-Уокс»), «Голливудские сплетни с Джимми Фиддлером» (спонсор программы – шампунь «Дрин»). Когда мне надоели бесконечно радостные голоса дикторов и постоянные упоминания спонсоров и заказчиков рекламы, я попросил у Рамзи какую-нибудь книгу, поблагодарил хозяев за гостеприимство и ушёл на веранду, где спал. Прочитал кусок фолкнеровского «Авессалом, Авессалом!»: сплошь запутанные предложения, не говоря уже о том, насколько омерзительно по отношению к ближним автора это мировоззрение, где в центре всего – класс плантаторов. Какие шоры на глазах должен иметь Фолкнер, чтобы сладострастно описывать рок, нависший над южной аристократией, не замечая чуть ли не половину местного населения – чёрных, в которых так и кипит жизнь, музыка, любовь, ненависть, гнев, тоска; все первобытные эмоции, порождающие творчество, тем более литературу!

Кролик вернулся поздним вечером небрежной, весёлой походкой мужчины, только что удовлетворившего зов плоти. Где бы он ни побывал (полагаю, в борделе, хотя не представляю, откуда он взял деньги – его суточных точно не хватило бы), мой товарищ определённо там выпил. Разувшись и сев на койку, стоявшую на веранде, Кролик сказал мне:

– Я тут кое-что слыхал. Говорят, в большом шатре у реки Обион кое-кто устраивает старомодную шотакуа. Зовут его Хайнсом.

– Грэмп Хайнс! – я так и вскочил.

– Именно. Что, будем его искать?

– Это наша обязанность. Он определённо входит в региональные рамки нашей экспедиции, к тому же…

– Мы были с его девушкой для развлечений.

– Не думаю, что правильно её так называть, – возразил я. – Напротив, это его жена.

– Насколько я помню эту Амойру, если она его жена, я готов съесть свою шляпу, – сняв рубашку, Кролик тяжело откинулся на койку. Я вздрогнул, боясь, что брезент под ним порвётся: после наших совместных приключений в Европе мы оба набрали вес. – Напротив, это его девушка для развлечений, – добавил Кролик, передразнивая меня.

– К чему это?

– К чему что?

– Личные нападки, – ответил я. Кролик засмеялся и переспросил:

– Так мы ищем его?

– Конечно. Ведь «он знает на пятьдесят две песни больше, чем все», – сказал я, в меру своих возможностей передразнивая выговор горных жителей Западной Вирджинии.

– О, Харлан, будь выше этого. Отиса Стека ты разве стал бы передразнивать? – покачал головой Кролик и закрыл глаза. Я понял, что он прав: белых бедняков я презираю с большей готовностью, чем чёрных. Что это говорит обо мне?

– Тем более, это говорил Смут, а не Грэмп Хайнс, – добавил Кролик уже сонным голосом.

Скоро он захрапел, и я последовал его примеру.

– Ты офигел, Кром?! Я тебе звонила-звонила, наконец пришлось вызывать «Убер», – она прикладывает руку к его лбу, будто проверяя жар. – Ты всю ночь тут был, что ли?

– Не мог уснуть. Решил послушать пластинки и почитать дневник Паркера. Зачем тебя для этого будить?

Хэтти пристально смотрит на Кромвеля. Она моложе его и стоит ниже в библиотечной иерархии, но сейчас очевидно за него волнуется:

– Надо было меня разбудить. Ты не сможешь…

– Дневник. Оторваться не могу, – продолжает он. – Только послушай, – зачитав отрывок про Амойру Хайнс, Кромвель проигрывает для Хэтти пластинку.

– Мда… Звучит любопытно, ничего не скажешь, – резюмирует она. – Двое мужиков явно кувыркаются друг с другом. Конечно, тогда бы в таком никто не признался – «любовь, что страшится назвать своё имя», и далее по тексту. Самогона никогда не пила, но, если верить Паркеру, это как текила на максималках.

– И женский голос, – замечает Кромвель. – Какой жуткий у неё смех.

– О да. Странно всё это. Но мужские стоны и стук ботинок… Думаю, Паркер – гей «в чулане».

– Сомневаюсь. Судя по дневнику, на войне Кролик и Паркер оба были завсегдатаями европейских борделей.

– Это ни о чём не говорит. Ладно, давай дневник, – Хэтти нетерпеливо протягивает руку и, взяв дневник, долго читает. Наконец Кромвель делает знак, чтобы она вернула тетрадь, но Хэтти только пожимает плечами:

– Лучше принеси нам позавтракать. Я ничего не ела, тебя ведь не было. Я ещё не всё прочитала – какой же у него дерьмовый почерк.

Услышав этот приказ, Кромвель повинуется, едет в ближайший «Старбакс», находя дорогу по своему айфону, и покупает себе и Хэтти по сэндвичу и большому кофе на завтрак. После этого он какое-то время сидит в предрассветном свете снаружи, под бело-зелёным неоновым знаком, и с жалким видом глядит на машины, шипящие по мокрой улице. Прошёл небольшой дождик, и снег подтаял, а грязные остатки льда растворяются, точно куски сахара в чёрном чае. Голые деревья, перепутанные с проводами, разрезают серое небо геометрическими силуэтами. Кромвель возвращается в дом.

Продолжая читать, Хэтти поглощает сэндвич и пьёт кофе, который стремительно остывает. Вдруг она резко захлопывает дневник и с неким отвращением говорит:

– Ставлю сто баксов, что у Паркера в мозгу сифилис. Благодаря его путешествиям по Европе. Или по Новому Орлеану. Может, они и не геи, но о женщинах эти двое были явно невысокого мнения: Кролик называет Амойру – что за имя такое, Амойра?! – «девушкой для развлечений».

Ни о том, ни о другом Кромвель и не думал. Так он и говорит Хэтти.

– Конечно, не думал. Ты у нас – Паркер 2.0.

Кромвель не знает, как на это ответить, и отмахивается:

– Сифилиса у меня нет, если ты об этом. Так или иначе, посмотри на расшифровки в приложениях – неплохое пополнение Библиотеки. Много новых песен, неизвестные доселе версии «Стаггера Ли».