Ярослав Гжендович - Пыль и пепел или рассказ из мира Между

Я поднялся и потащился в гостиницу. И правда, она находилась за ратушей. В тесном домике, втиснувшемся между двумя другими. Я видел дешевую и старомодную неоновую рекламу из выгнутых трубок, прикрепленных к жестяным буквам.

Отель Лацерта.

Ладно.

Прежде, чем зайти, я набрал прошлогодних засохших листьев и сложил их в стопку, которую затем спрятал в карман.

Вновь меня начало трясти, я зашелся в ужасном, свистящем кашле. Мне казалось, будто бы я начинаю распадаться.

Стойка администратора была маленькая, втиснутая между деревянной лестницей и застекленной дверью. Собственно говоря, она представляла собой прилавок, позади которого находились ряды ключей на крючках в деревянных перегородках. У самого входа стоял небольшой столик и кожаное кресло. Администратор был лысым и пожилым, на нем был полосатый больничный халат. Когда полы халата раскрывались, были видны вплетенные в туманное, скелетообразное тело старинные медицинские устройства, образующие организм служащего.

Выглядел он будто робот, сколоченный в больнице из всего ого, что имелось под рукой. Под обвисшим подбородком хищной птицы блестел металл какого-то протеза, прозрачные трубки, уходящие в глубину головы, подавали какие-то жидкости: красную и зеленую. В клетке ребер надувался и опадал ребристый мяч из черной резины.

Я глядел, как он вписывает указанные мной с поля ветер имя и фамилию в разложенную на стойке книгу, скребя русской с тонким металлическим перышком. Он раскашлялся, искусственное сердце на мгновение приостановилось, а потом заработало как часы.

— Вы надолго?

Голос у него был словно из динамика аппарата для трехеотомии. Администратор снова раскашлялся, извлек из ящика за стойкой бутылочку темного стекла и отпил из нее.

— Пока что до завтра. Я проездом, — пояснил я. Пришлось придержаться за стойку; мне казалось, что расписаться в книге приезжих будет выше моих сил, так что придется сделать это двумя руками. — Деловая поездка.

— Редко кто задерживается в нашем городе надолго, — подозрительно сообщил администратор.

— Бывает. Но город красивый, и я не жалею, — вежливо возразил я. Свой собственный голос для меня звучал, как из бочки. — Сколько с меня?

— За ночь — пятьдесят.

Я вытащил из кармана стопку сухих дубовых листьев, которые собрал на улице. Разложил их, пересчитал один за другим, в конце концов, выбрал пару, точно таких же, как остальные. Цирк! Я не верил, будто бы это что-то даст. Дурацкий, сказочный блеф, который мог меня выгнать на улицу.

И действительно. Администратор поглядел вначале на листья, потом на мен. Точно так, как глядят на психа.

— Так что пан?

Я пожал плечами. А что я еще мог сказать? Если меня выставят на улицу, мне попросту хана. Конец. Что-то нехорошее происходило то ли с моим телом, то ли с душой. Или и с тем, и с другим.

— Это ведь слишком много.

Он забрал верхний листок, открыл какие-то ящички, после чего выложил передо мной истлевший кусок газеты, купон спортлото и несколько бутылочных крышечек. Раз шиза, так шиза.

Я сунул все это в карман и протянул руку за ключом, чувствуя, как шумит в висках. Снова я трясся, а ноги превращались в тающий снег.

Скрипучие ступени наверх я покорил, будто то был Эверест. В замочную скважину едва попал. Старомодная двойная кровать, стол, два стула, шкаф и вешалка на двери. Окно во двор-колодец с голыми, кирпичными стенами. Еще имелся умывальник и висячее треснувшее зеркало.

Я еще сохранил достаточно сил, чтобы снять плащ и повесить его на двери. Потом лежал, трясясь, на кровати, иногда мне казалось, что стены приближаются ко мне, а временами становятся прозрачными. Потолок же поднимался в стратосферу.

Я закрыл глаза и пытался вспомнить избу Ивана Кердигея. Припомнился стук бубнов и монотонное пение. Вспомнился специфический запах, меха, распятые на стенах их древесных стволов; чайник, стоящий на старой, чугунной плитке, очаг посреди пола, туристический транзисторный радиоприемник «Спутник» на кухонном столе среди рассыпанных гильз, самовар. Бутылку «Гражданской» и сушеную рыбу, лежащую на газете. Представил и самого Кердигея в вышитой бисером кухлянке, с круглым лицом, выглядящим так, словно оно было сделано из мягонькой оленьей кожи, пучки сухих трав и енотовых шкурок, свисающих с балок, висящее на стене огромное ружье «Ижмаш» [11] Водку «Гражданская» в нашем мире представить еще можно, но винтовку «Ижмаш»!.. Точное название предприятия: «Ижевский механический завод», так что уже следовало бы «Ижмех»… . Я услышал, как хозяин монотонно напевает себе под нос.

Кердигей сидел на оленьей шкуре и ремонтировал видеокассету, в которой запуталась пленка, помогая себе охотничьим ножом. Он поднял голову и глянул на меня узкими, черными, что твои жуки глазами в мятой коже. Прямо на меня. Все так же, без какой-либо гримасы на неподвижном азиатском лице, он вытянул в мою сторону ладонь и стиснул ее в кулак, как будто бы что-то забрал. Раскрыл стиснутые пальцы и сдул в костер нечто, похожее на шерстяной клубок. Пламя неожиданно окрасилось в синий цвет, я же свалился на свою гостиничную ковать.

И снова глядел в потолок.

Не знаю, как долго я лежал, не знаю, засыпал ли. В конце концов, очнулся, стащил ноги на пол и сидел так, обнимая себя руками. Чувствовал я себя чуточку получше.

Я сполоснул лицо холодной водой и инстинктивно поглядел в зеркало. Оно было грязным и покрытое черным лишаем, так что в первый момент я и не обратил внимания на то, что выгляжу как-то странно. А потом увидел это, и крик застрял в горле. Моя кожа сделалась прозрачной, я видел свои зубы, палисадом просвечивающие сквозь губы, увидел дыру на месте носа и торчащие кости скул. Маска смерти. Я инстинктивно отступил и чудовищный образ исчез. В зеркале я вновь видел собственное лицо. Потасканное и бледное, но человеческое.

По крайней мере, как на мои возможности.

Потом я глянул на музейный бакелитовый телефон, стоящий на столике у кровати.

Действительно ли звонил мне Михал? Мне уже звонили самые разнообразные существа, и как-то ни разу с добрыми новостями. Притча о Матфее. Кто мог о ней знать? Кто, помимо Михала?

И это вовсе не было библейской притчей, а просто анекдот, который я ему рассказал, когда мы спорили о смысле молитвы. Речь шла о неслыханно набожном господине по имени Матфей, который, когда к его дому подступило наводнение, отказался эвакуироваться, заявляя, что его спасет Бог. То же самое он заявил, когда за ним приплыла лодка, а сам он уже сидел на втором этаже. О том же он сообщил экипажу понтона, военной амфибии и моторной лодки пожарников, все время забираясь все выше и выше, пока, наконец, не поблагодарил экипаж спасательного вертолета, упираясь и заявляя, что будет спасен, благодаря Господу, и с этой уверенностью и утонул. А на том свете, естественно, он выступил к Наивысшему с претензиями. Вот он верил, молился и снова верил, и что? Господь был слегка раздражен и заявил: «Матфей, я же посылал к тебе и понтон, и моторную, и простую лодку, в конце концов — даже вертолет! Что еще я должен был сделать?».