Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

Я легонько сжала ее ладони и сосредоточилась.

Через минуту Валя была в трансе. Подключаться к ее мыслям не стала – лишняя трата времени и энергии. Я и так знала, что она увидит. Приворот сработает. Какое-то время Валя будет наслаждаться праздником жизни, а потом начнутся суровые, о‐очень суровые будни. И праздников в них больше не предвидится.

Точно не знаю, как это работает, но поработивший душу другого теряет право на личное счастье. Жизнь такого человека превращается в вечный бег по кругу: тщетную погоню за взаимным чувством, радостью, семейным уютом. Тот, на кого сделан приворот, тоже хеппи-энда не дождется. Он полностью утратит свою индивидуальность, забудет о прежних целях и мечтах. Превратится во влюбленного зомби – тень своего обожателя, которому, естественно, скоро надоест. Рабов приятно иметь, но любить…

Вскоре пальцы Вали стали влажными и задрожали в моих руках, лицо исказилось гримасой отчаяния.

Пожалуй, достаточно. Я осторожно вывела девушку из транса.

Несколько минут она приходила в себя, а потом сердито заявила:

– Это все ты мне внушила! Загипнотизировала и внушила!

С трудом сдержала вздох разочарования. Любовь и здравый смысл, конечно, несовместимы, но инстинкт самосохранения у нее ведь должен быть?

– Если бы я хотела что-то внушить, у тебя бы и тени сомнения не возникло. Вышла бы отсюда, забыв, зачем приходила, и, поверь, никогда бы не вспомнила. Я даже не знаю, что именно ты видела, но если не передумала – приходи вечером, завершим ритуал. Возьмешь флакон, добавишь жидкость ему в еду или напиток, и дело сделано.

Все еще бледная Валя почти минуту мерила меня обиженным недоверчивым взглядом.

– Деньги забери, отдашь, когда будет результат.

Она взяла купюры. Доверия во взгляде не прибавилось.

– Ладно, вечером приду! – прежним тоном пообещала девушка, скрываясь за дверью.

Я расслабленно откинулась в кресле. Это вряд ли. Еще никто из тех, кто видел будущее, за флаконом не возвращался.

Через десять минут пытка дрелью продолжилась. Похоже, на сегодня мой рабочий день окончен. Впрочем, полноценных рабочих дней на этой неделе у меня практически не было.

В дверь позвонили. Пожалуй, стоит повесить табличку с надписью «закрыто» – следующий двадцатиминутный тайм-аут ожидается лишь через несколько часов.

Такое впечатление, что там наверху трудятся роботы, которым не нужно отвлекаться на отдых и еду.

Я машинально повернула ручку, впуская очередного посетителя.

– Бабушка, зачем звонишь? У тебя ключ есть.

В глазах Василисы Аркадьевны застыл упрек. Она сложила влажный зонтик и осуждающе ткнула им в мою сторону со словами:

– Опять не смотрела в глазок! И не отпирайся. Я знаю, что не смотрела.

– А зачем? Я прекрасно знала, кто там. Забыла, с кем имеешь дело?

Шутка, конечно, сквозь двери я не вижу и мысли напрямую читать не умею. И слава богу! Мне вполне достаточно того, что есть.

Бабушка покачала головой.

– Все равно – береженого бог бережет.

Я недовольно поморщилась. Терпеть не могу беседы на данную тему.

От очередной нравоучительной тирады родственницу отвлек вышеупомянутый звук все той же несносной дрели.

– Они еще не закончили? – нахмурилась она.

– Боюсь, даже не начинали.

В ход снова пошли молотки. Василиса Аркадьевна вздрогнула и с опаской покосилась на потолок.

– Но как же ты работаешь в такой обстановке?

– А я и не работаю. За последние два дня у меня было лишь три посетителя.

Уверена, это ей понравится. Бабуля не одобряет мою, как она выражается, общественную деятельность.

Под натиском очередной звуковой атаки мы одновременно зажали уши ладонями.

– Нет, это совершенно невыносимо! Бедная моя девочка, как ты это терпишь? Думаю, тебе стоит пока пожить у меня, – заявила она.

– Но это нарушение правил конспирации. Твоих, между прочим, правил, – с легкой усмешкой напомнила я и тут же пожалела о сказанном.

Бабушка не упустила случая развить свою любимую тему. То есть любимой она, конечно, не была, и острая мания преследования уже давно перешла в хроническую вялотекущую стадию, но до сих пор ни о чем другом Василиса Аркадьевна не говорила с таким пылом и убеждением.

– Да, это я настояла на том, чтобы мы проживали отдельно, потому что те, кто нас ищет , этого не ожидают! Они думают, что мы, как прежде, живем вместе и…

Я раздраженно передернула плечами. Терпеть не могу подобные разговоры.

– Во‐первых, мы видимся почти каждый день, и те, кто нас ищет, легко сложат два плюс два! А во‐вторых, не уверена, что нас вообще кто-то ищет! Прошло много лет, бабушка! Люди давно забыли о нашем существовании!

Я попыталась придать голосу уверенность, которой не чувствовала. Статус дочери серийного убийцы и уверенность в настоящем и будущем, по моим наблюдениям, вообще как-то не сочетаются.

Мне было девять, когда отца взяли с поличным. В ту же ночь добрые, но жаждущие какой-то до сих пор непонятной мне справедливости люди забаррикадировали и подожгли наш дом. Нас с бабушкой спас сосед-милиционер. Он же помог сделать новые документы и перебраться из теплого приморского городка в далекие суровые сибирские земли.

С тех пор прошло шестнадцать лет. Нас дважды находили родственники жертв отца. Разумеется, не для мирной светской беседы. Пришлось срочно переезжать, точнее, просто бежать. Люди злопамятны. Когда боль потери заглушает все остальные чувства, месть вполне может стать единственной исповедуемой религией.

Но это было почти восемь лет назад. С тех пор мы переезжали еще несколько раз, чтобы запутать следы. Наше последнее пристанище – маленький, богом забытый поселок Лесогорск в трехстах километрах от Москвы.

Мы живем в этом глухом провинциальном местечке, наполненном ароматом хвои и птичьим гомоном, уже одиннадцать месяцев. Уединенно, тихо, скромно, не привлекая лишнего внимания. Пора бы бабуле успокоиться.

– Дай-то бог! Все равно расслабляться не стоит.

Я раздраженно воздела руки к продолжающему сотрясаться потолку.

– Поздравляю! Ты выполнила свой гражданский долг – напомнила, что я не являюсь нормальным свободным человеком и не могу сделать ни шага, не вздрагивая от малейшего шороха. Довольна? Что-нибудь еще?

– Не злись. – Бабушка примирительно погладила меня по щеке. – Ты не посмотрела в глазок, и я завелась. Я действительно пришла совсем по другому поводу.

Она подошла к открытому окну и нервно закурила.

Я усмехнулась:

– Хочешь, расскажу в деталях, что сейчас происходит с твоими легкими?

– Не забудь напомнить, что мне уже шестьдесят четыре, – буркнула Василиса Аркадьевна.

– Чем могу помочь?

– Ты ведь знаешь, как я отношусь к твоей общественной деятельности.