Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

Потрепав француза по щеке, Назар пополз дальше. Позади истошно вопили Старшие, обратившиеся в огромные факелы, и трещали бревна стен, по которым разбушевавшийся огонь взбирался к потолку.

Преодолев оставшиеся две сажени до выхода, уже ослепший от дыма Назар вывалился под дождь, в грязную сырую траву. Откашлявшись, он отполз еще на несколько шагов. Потом еще. Отдыхать приходилось подолгу, потому что тело попросту отказывалось подчиняться. Добравшись до забора, Назар прислонился к нему спиной и стал наблюдать сквозь слезы, как пылает проклятый амбар. Тот превратился в один сплошной костер, который наверняка было видно за много верст. Пламя охватило крышу, языки его рвались к небу, а внизу до сих пор кричали Старшие.

– Вот так, ваше высокоблагородие, – пробормотал Назар, уже засыпая. – Получается, привела меня судьба, куда нужно. Только жалованье в шинели осталось. Это вы зря…

И опустил веки.

Когда он поднял их, много часов спустя, на исходе ночи, амбар все еще горел. Ни одно бревно не сдвинулось в его стенах, ни один уголок крыши не сместился. Все так же яростно и зло полыхал огонь, все так же обреченно и отчаянно выли те, кто сгорал заживо внутри. Кряхтя, Назар поднялся, выломал из забора жердину потолще и, опираясь на нее, побрел прочь, к лесу.

Путь занял немало времени, но обернулся он только у самой опушки, уже на рассвете. Амбар вовсю пылал. Не смолкали крики Старших. Негасимое пламя из Люциферовой лампы пожирало грешников – вечные муки, которых те избегли, обманув смерть, нашли их здесь, на земле. Назар осенил себя крестным знамением и больше не оборачивался.

В полдень того же дня, когда окончательно распогодилось, он вышел на дорогу. Глянул себе под ноги и увидал под ногами тень. Она казалась не совсем правильной: чуть длиннее и тоньше, чем нужно, с иной осанкой и силуэтом головы. Да и движения повторяла неточно, а иногда и вовсе с запозданием.

– Ну что ж, – хмыкнул Назар. – Не боись, привыкнешь. Оба привыкнем, солдат скотина хитрая, ко всему приспособляется. Главное, до снега обжиться где-нибудь. Не отставай, мусью!

И они с тенью зашагали на восток.

Мы называли его Голодным Мальчиком. Голоднюком. Обжорой. Утробой. Прорвой. Да как мы только его не называли! Перемигиваясь, криво усмехаясь, делая пальцами тайные знаки.

Когда в первый раз мы заговорили о нем? То был июль. Полдень. Солнце маячило белым раскаленным блином. Жаркое марево висело в воздухе. Асфальт пропекал ноги через сандалии. Нам было по девять.

– Пусть он сожрет это, – вдруг сказал Мишка, глядя на порванную кепку. Его родители бережно относились к вещам – и того же требовали от сына, но он не оправдывал их ожидания. Как он порвал эту кепку – кто знает? Может быть, швырнул под колеса наших велосипедов, может быть, зацепился за низкую разлапистую ветку, а может быть, и неуклюже сдернул – очень часто самое плохое в нашей жизни случается оттого, что кто-то что-то где-то «неуклюже». Кепка была дорогой, привезенной Мишкиным отцом из-за границы – и приятелю бы точно влетело.

– Кто – он? – осторожно спросил пухлый Толик, украдкой ковыряя в носу.

– Мальчик-Обжора, – хмыкнул Мишка. У него загорелись глаза. – Мальчик-Обжора, который ест все плохое, все испорченное, все ненужное… – в общем, все то, что нужно сожрать.

– О! – мы живо заинтересовались этой темой. – А что он может сожрать? Манную кашу? Щавелевый суп? Макароны?

– Конечно! – горделиво кивнул Мишка. Было видно, как он раздувается от важности: ведь именно он придумал Мальчика-Обжору. – Любую невкусную еду съесть – ему раз плюнуть. Но он может есть вообще все что угодно! Дневник с двойкой!

– О-о-о! – Пока мы получали двойки только по поведению, но и за это нам влетало будь здоров.

– Порванную одежду! Что-то сломанное! Что-то… что-то… – фантазия Мишки иссякала, но глаза у него горели – и мы уже додумывали сами.

– Он может съесть тот гвоздь в заборе, о который я порвал футболку! – захихикал Толик.

– И те битые бутылки, которые валяются на футбольной площадке! – подхватил я.

– И вечно горящую и воняющую урну около подъезда, – продолжил Серега.

Мы фантазировали, перебирали в памяти, что же можно скормить Мальчику-Обжоре, – и сами удивлялись тому, как много в мире вещей, которые нам мешают.

– Ну, хорошо. – Мишка хлопнул в ладоши, кажется, раздосадованный тем, что Мальчик-Обжора начинает принадлежать не только ему. – Давайте скормим кепку!

– Кепку? – Серега присвистнул через щербинку в зубах. – А тебе не влетит? Ты же только что ныл, что батя тебя убьет?

– Ну-у-у… – Мишка скривился. – Я скажу, что ее у меня украли. Что какой-то взрослый пацан подскочил, сорвал ее с меня – и убежал.

– Ты ж на велике, – резонно возразил Серега.

– Ну-у… – Мишка почесал облупленный кончик носа. – Он убежал за гаражи.

Точнее, он сказал «за Гаражи». С придыханием, в котором явно слышалась Заглавная Буква. Гаражи были для нас святым местом, недосягаемой мечтой, сродни киносеансу «детям до 16». Нас не пускали туда по простой причине «нельзя». Почему нельзя? На этот вопрос оказывалось так много ответов. Машина задавит. В яму провалитесь. На арматуру напоретесь. Собаки нападут. Цыгане украдут. Просто нельзя, не мешай.

Конечно, мы пытались туда пробраться – тайком, украдкой, незаметно. Но каждый раз натыкались на какого-нибудь автолюбителя, который гнал нас прочь промасленной тряпкой. Словно все хозяева Гаражей условились: «Детям сюда нельзя». Рано утром, до школы, в обед, на переменках, после школы, в будни и выходные – всегда, всегда, всегда, словно несли в Гаражах невидимую вахту, лишь бы не пустить нас туда.

Толик говорил, что нам это кажется. Что Гаражей слишком много – и, конечно же, там всегда будут копаться в двигателях, пить пиво, жарить шашлыки или слушать радио. Каждый день, каждый час. И мы тут ни при чем. Кому мы нужны?

Но какая разница почему? Нас не пускали туда – и точка. Мы с завистью смотрели, как старшие пацаны выкатывают из Гаражей старые покрышки – а потом поджигают их в овраге, затягивая ближайшие дворы жирным черным дымом. Как они фехтуют на ржавой арматуре, выкрикивая слова, Которые Нам Нельзя Было Произносить. Как несут что-то в Гаражи, оглядываясь по сторонам: прятать, закапывать в битый шифер, кирпичи и куски бетонных блоков.

Но нам было туда нельзя.

Так что довод Мишки должен был умилить и растрогать родителей: даже под страхом потери ценной кепки он не осмелился нарушить запрет.

– А может быть, того… – засомневался Толик, разглядывая зеленовато-желтое содержимое своего носа. – Может быть, просто и закинуть ее в Гаражи?

– Эй! – Серега отвесил ему подзатыльник. – Я хочу на Мальчика-Обжору посмотреть!