Амброз Бирс - Загадочные исчезновения

Изысканная простота костюма ненадолго привлекла мое внимание – взглянув на ее лицо, я не мог уже думать ни о чем земном.

Не пугайся, я не собираюсь ее описывать, да и это было бы оскорбительно для нее, скажу только, что красота ее была бесподобна. Все совершенства, о которых я грезил, были воплощены в этой девушке, словно она – не дитя человеческое, но изваяна рукой самого Создателя. Потрясение мое было столь велико, что я, ничтоже сумняшеся, снял перед ней шляпу, как католик или протестант в религиозном экстазе обнажает голову пред ликом Святой Девы Марии.

Однако молодая женщина не выказала и тени неудовольствия; она просто взглянула на меня своими восхитительными темными глазами и, не сказав и слова, прошла в свой дом. Но во взгляде ее было нечто, что заставило мое дыхание прерваться. Я стоял как вкопанный со злополучной шляпой в руке и ужасно переживал свою бестактность.

Но было и другое чувство, которое я тщательно скрывал, но лелеял в себе – меня поразила удивительная красота незнакомки.

Замешательство длилось недолго, и я продолжил свой путь, но сердце мое осталось там, на тропинке ведущей к дому, и оно принадлежало более не мне, а тому неземному созданию, что встретилось мне.

Обычно со службы я возвращался на закате, но в тот день уже к полудню совершенно утратил способность что-либо делать или думать о чем-либо ином, кроме таинственной красавицы, и после обеда был уже дома. Но напрасно оставшуюся часть дня я провел в своем палисаднике, притворяясь, что увлечен цветами, растущими там и до которых прежде мне не было никакого дела. Мои надежды были напрасны. Она так и не появилась.

Беспокойную ночь продолжил день, наполненный надеждами, ожиданием и разочарованием.

Но еще сутки спустя, когда я бесцельно бродил по окрестностям, я встретил ее.

На этот раз я сумел не повторить глупости, совершенной днями раньше, не снял шляпы, и взгляд мой не был бестактно долгим и пристальным, но сердце мое, понятное дело, билось неровно. Я почувствовал, как против воли краска румянца заливает лицо, когда она подняла на меня взгляд своих черных, больших глаз. Я понял, что она узнала меня, и в серьезном взгляде ее глаз не было ни лукавства, ни дерзости, ни кокетства.

Не стану утомлять тебя подробностями. С тех пор я встречал ее многократно. Но не только не пытался свести с ней знакомство, но даже делал вид, что почти не замечаю ее.

Возможно, мое поведение покажется тебе непонятным, непонятны будут и усилия, которых оно мне стоило. Да, я влюбился в нее или вбил себе в голову, что влюбился. Но может ли любовь переделать характер, а с ним и отношение к жизни?

Как ты знаешь, от рождения я принадлежу к так называемой аристократии. Так называемой, потому что не перевелись еще глупцы, которые любят делить общество на классы. И находятся еще большие, которые гордятся своей принадлежностью к этой касте…

Он саркастически улыбнулся.

– Несмотря на всю красоту, грацию, очарование, девушка не принадлежала к этому кругу. Я навел справки и узнал ее имя – нет необходимости сейчас его упоминать, – разузнал кое-что и о ее семье. Она была сиротой и жила у тетки – старой, неприятной особы, страдавшей от ожирения и скверного характера. Дом ее стоял по соседству, рядом с моим.

Ты знаешь, что позднее я наследовал приличный капитал, чтобы ни в чем себе не отказывать, но в ту пору я был совсем небогат и жил исключительно на жалованье.

Женитьба на девушке связала бы меня с ее семьей и приговорила к чуждому стилю жизни. Мне пришлось бы расстаться со свободой, книгами, проститься с милыми моему сердцу привычками и занятиями и… зарабатывать деньги. Последнее уронило бы меня не только в собственных глазах, но (что тогда было особенно существенно для меня!) и в глазах «общества».

Так я думал. И эти доводы казались мне убедительными. Я размышлял о множестве обстоятельств, думал обо всем и обо всех, кроме самого себя, да и как я мог думать по-иному, если за мной стояли поколения предков и каждый кровяной шарик в крови, бегущей по моим венам, восставал против возможного мезальянса?..

Но был ли в этом хоре голосов и мой голос?

Короче говоря, моя любовь, это восхитительное чувство, видимо, на какое-то время покинула меня, и возобладали иные чувства: мои вкусы, привычки, предубеждение и сословные инстинкты.

Ко всему прочему – наверно, ты помнишь? – я всегда был неисправимо сентиментален и, знаешь, вероятно, находил какое-то особое, утонченное удовольствие в нашем странном диалоге, безличном и высокодуховном одновременно, который знакомство могло опошлить, а женитьба разрушить совершенно.

Нет женщины, убеждал я себя, столь же совершенной внутренне, как и внешне.

Любовь – восхитительный сон, так стоит ли желать пробуждения?

Итак, стиль поведения, продиктованный указанными соображениями и предубеждениями, был определен. Честь, гордость, благоразумие, страх утраты идеалов – все повелевало мне отступить, отказаться, но для такого шага я был слишком слаб.

Самое большее, на что я был способен, – напрягая всю мою волю, избегать встреч с девушкой, что я и делал довольно успешно. Я исключил любую возможность нечаянного столкновения с ней – совсем перестал выходить в сад, покидая дом только тогда, когда знал, что она уже ушла на свои музыкальные занятия, возвращался всегда затемно.

И все же, несмотря на предпринятые предосторожности, я был словно лунатик, живущий в мире своих сладких грез.

Ах, друг мой, вы, как человек практичный, едва ли сможете вообразить ту призрачную атмосферу, в которой я обитал.

И вот однажды вечером я совершил поступок, достойный идиота, каковым, впрочем, я тогда и был. Незадолго до того у меня случился разговор – пустой и необязательный – с хозяйкой, у которой я снимал квартиру, женщиной скверного характера и к тому же отъявленной сплетницей. От нее я узнал, что спальня молодой женщины и моя спальня соседствуют, их разделяет одна стена.

И вот тогда же вечером, движимый неожиданным, но вздорным и неприличным импульсом, я негромко постучал в стену, разделявшую наши комнаты. Ответа, естественно, не последовало. Да я и не ожидал его. Но словно безумие охватило меня, и я вновь постучал, уже сильнее и настойчивее. И вновь безрезультатно. На том мой эксперимент закончился: я овладел собой, и у меня хватило благоразумия не продолжать более.

Спустя час, который я провел, по обыкновению своему, погруженный в грезы и чтение книг, я вдруг услышал – или ослышался? – что на мой сигнал ответили.

Отбросив книгу, я метнулся к стене и твердой рукой (настолько твердой, насколько позволяло мое отчаянно бьющееся сердце) сделал три медленных удара.

На этот раз отклик был отчетливым и безошибочным: один, два, три – точное повторение моего сигнала. Это было все, чего я добился. Но этого было достаточно, даже слишком много.