Алина Реник - В лабиринтах вечности

— Это щебень — отработка из шахты. Здесь во времена фараонов добывали бирюзу, а вот там дальше гранит. Видишь… как карьер…

— Хорош же этот гранит, если он такой хрупкий, то ли дело наш среднеазиатский, гранит так гранит! — проронил Сергей. — А горы? Какие у нас горы!

Все красоты мира не променял бы он сейчас за горы, утопающие в утренней лиловой дымке…

…В тех горах, в маленьком городке с красивым названием Червак, жила его любимая жена. Сейчас она была на восьмом месяце, и Сергей надеялся успеть вернуться в Узбекистан к рождению дочери. В отличие от всех мужчин, он очень хотел именно дочку: такую же красивую, как его любимая жена Белла. Он даже приготовил для малышки имя и назовёт он её Надя, Надежда, как воплощение его надежд на счастье и любовь.

И, вспомнив о доме, о жене, о ребёнке, Сергей улыбнулся своему счастью.

А Хамид всё карабкался и карабкался вверх, каким-то немыслимым образом удерживаясь на скользящем склоне и, не поворачиваясь, подгонял его:

— Давай! Давай, ну же… ещё чуть-чуть…

Почти час изнурительного подъема по сползающему вниз щебню и вот они достигли практически ровной площадки. Небольшая утоптанная поверхность, как тропка, но на ней можно было спокойно передохнуть, перевести дух, собраться с силами и дальше карабкаться вверх. К удивлению Сергея, Хамид остановился, и через минуту, стараясь не смотреть вниз, направился по тропке в сторону заходящего солнца, лишь буркнув ему:

— Давай за мной.

— Ага, — также пробурчал Сергей.

Поднявшись на тридцать-сорок метров, они лишь изменили угол зрения, но в пейзаже ничего не изменилось. Те же скалистые горы и всё в том же безжизненном сером цвете, а белесое безмерно высокое небо, точно смеялось над ними, своей вечной недосягаемостью. И такая стояла тишина(!) — ни птичка не свиснет, ни пчелка не прожужжит. Не слышно даже шороха травы. (Да и какой шорох травы, если кругом только каменистая пустыня).

— Всё как вымерло! Мертвая зона! — Сергея охватила тоска, и почему-то вновь нестерпимо захотелось увидеть родные горы, где каждая травинка так мила, где каждый камень необычайно красив. У него ласково, томно так защемило в груди. «Вот вам и ностальгия! А я хвастал, что не страдаю аристократизмом, да ещё посмеивался над бабушкой Александрой».

Однажды…

Или нет, всё по порядку.

У его жены родственников всего ничего: только бабушка Александра. «Бабушкой» назвать её было сложно — статная женщина с невероятно прямой спиной и королевской грацией. В комнате бабушки Александры в сафьяновой папке хранились несколько пожелтевших от времени фотографий — всё, что осталось от былого величия древнего рода. А то, что этот род когда-то был не последний в России, Сергей узнал совершенно случайно.

Однажды вечером, за чашечкой чая, бабушка Александра ненароком в разговоре обмолвилась:

— Князь Юсупов был такой озорник! Такая душка! То в барышню нарядится, то в своём доме, на Мойке…, соберёт нас всех, да, и давай озорничать…

Внезапно за столом воцарилась гнетущая тишина, шуршание крылышек стрекозы, бьющейся о стекло, казалось рокотом реактивного самолёта. У Сергея от подобных слов перехватило дыхания.

И хоть время репрессий давно прошло, и «Хрущёвская оттепель» вроде бы полностью развеяла весь ужас над головами «бывших», но оказаться за одним столом с человеком, когда-то приближенным ко двору, к царственному дому Романовых, было немыслимо! И тем более ему — сироте, все родные, которого погибли во время Второй Мировой войны, а уж если этот кто-то теперь оказывался ему ближайшим родственником, то это была просто фантастика!

Бабушка Александра, не ожидавшая от себя подобной болтливости на старости лет, вся скукожилась, сжалась и сразу стала походить на старенькую черепашку, которая забыла, как прятаться в панцирь.

Первая нашлась Белла. Она, положив руку Сергею на плечо, тихо проговорила:

— Мы никогда об этом не говорим, и это для нас тайна за семью печатями. Ты первый. После революции бабушка и дедушка бежали в Турцию. Долго скитались, жили в Египте, Афганистане. Дед был известный востоковед, но нигде не находил себе места. Его всегда тянуло на Родину — не получалось жить на чужбине. В тридцать восьмом году, после двадцати лет скитаний, удалось вернуться в Союз. Но возвращаться в Санкт-Петербург было слишком опасно, поэтому пришлось обосноваться в Ташкенте. А потом война и мой дед, и мой папа ушли защищать Родину, ведь в нашем роду никогда не было трусов, правда, бабушка?

Бабушка Александра к этому моменту немного уже оправилась от собственного шока и, затаив дыхание, с любовью смотрела на внучку.

— Oui, Ma Chérie, — ласково произнесла она, — да, моя дорогая, да!

— Ах, вот откуда это «Ma Chérie»! — радостно подпрыгнул Сергей, хлопнув в ладоши. — Я всегда чувствовал, что всё это неспроста. А еще, бабушка Александра, в ваших движениях есть что-то такое, что всегда удивляло меня — вы как-то не так двигаетесь…

— Деточка, можно сменить одёжи, но не спрятать то, что ты впитал с молоком матери. Хорошо, что мы жили в такой глуши, где русских-то было наперечёт, поэтому никому не бросался в глаза мой столь явный «аристократизм».

— Вот-вот, точно! Аристократизм!

Они проболтали всю ночь. Под утро Сергею уже казалось, что вся их жизнь, все их странствия по миру и мытарства пережиты им вместе с ними. Он физически ощущал их боль, горечь потерь, их страх перед ссылкой и даже физическим уничтожением.

Слушая ее, Сергей наивно спросил тогда постаревшую, высохшую от горя женщину, почему и зачем они вернулись в Союз?

Бывшая фрейлина, грустно улыбнувшись, просто сказала:

— Привыкаешь ко всему: к голоду, к холоду, к отсутствию элементарных вещей и приспосабливаешься жить на чужбине, но ностальгия никогда не оставит тебя, она не даст успокоиться русскому сердцу и будет тоской разъедать душу… И ты не мыслишь себя вдали от Родины!

Тогда он только мысленно усмехнулся, как ему показалось, сентиментальности старушки. А вот смотри ж, так долго держался, а когда осталось каких-то несколько дней до возвращения домой, и даже он — черствый сухарь — вкусил-таки этот горький напиток, имя которому «ностальгия».

— Ностальгия! — проговорил он волшебное слово, и, улыбаясь такому близкому счастью — возвращению на Родину и встрече с любимой, — пополз за Хамидом, стараясь уже ни о чём не думать.

Медленно продвигались они вперёд. Вот едва заметная тропка расширилась и стала походить на площадку перед вырубленным в скале алтарем. Хамид выпрямился, подождал Сергея и показал на совершенно ровную стену.

— Я нашёл это совсем недавно.

— Что? — поправил сползшие очки Сергей.

— Смотри, как здесь всё интересно! Вроде, обычная скала, но если присмотреться, то бросается в глаза абсолютно гладкая поверхность камня, и вот эти бороздки… а? Как они тебе? Они рукотворны! Не веришь? Смотри вот сюда, внимательно! (Сергей пожал плечами, не находя пока ничего интересного!) Вот это меня насторожило! (Сергей недоумённо смотрел на друга.) Смотри, Сергей, смотри сюда, вот…