Алина Реник - В лабиринтах вечности

Когда он произнёс последнее слово, словно лёгкий вздох послышался у Сергея над самым его ухом, он оглянулся… Никого! Вопросительно посмотрел на Хамида — тот был спокоен и невозмутим.

«Показалось?! Наверное, ветер?!»

Сергей пробормотал:

— Там так и написано?

— Да! — чеканно произнес Хамид, и, тыкая в каждый иероглиф пальцем, чётко и жестко выговаривая каждую букву, словно теперь сам хотел ещё раз убедиться в том, что произошло здесь тысячелетия назад и самому уверовать в правильность такого поступка фараона.

— Полюбила еврея и была проклята Рамсесом и оставлена здесь на вечные муки!

К его интонации примешивалась национальная неприязнь арабов к евреям, а также арабский максимализм к любым неповиновениям родительской воле, да так, что последние слова звучали, как одобрение жестокого поступка разгневанного отца. Его слова откликались в звонких скалах и, устремляясь вниз на равнину, они рокотали, как воды Нила, и, бушуя и клокоча, несли только ненависть и презрение.

Сергей замер, его сердце сжималось в холодных тисках и с каждым произнесённым Хамидом словом, и с каждым вздохом ему становилось всё хуже и хуже, словно кто-то невидимый холодной рукой пытался порвать ту жизненную нить, что связывала его сердце с миром.

— Не кричи так! — прошептал он, одной рукой хватаясь за сердце, другой пытаясь остановить Хамида. — Подожди…

Но тот не слышал его, вскинул в обличительном жесте руку:

— Она проклята своим отцом!

— Подожди…

— Проклята отцом! — уже кричал Хамид, и эхо громогласно разносилось над горами, — Проклята! Проклята!

Что-то было зловещее и грозное во всем его облике.

А Сергею становилось все хуже и хуже. Лишь только, когда он с побелевшими губами, как рыба, хватая воздух и прижимая уже обе руки к груди, опустился на камни, только тогда Хамид обратил на него внимание.

— Дружище, тебе плохо?

— Холодно внутри, тяжело, сердце… — прошептал Сергей.

— А я хотел предложить тебе рискнуть попасть в пещеру. Одному как-то страшно… — поведя бровями, сказал Хамид. — ну, если ты не можешь, то…

— Нет, нет! Я немного посижу, отдохну, и мы попробуем войти туда, только ты не кричи так!

— Хорошо, посиди, отдохни, а я пока посмотрю, как бы сдвинуть этот камень…

Сергей смотрел на него со щемящим чувством в груди. Холод в сердце сменился обжигающей волной. Во всем этом было что-то завораживающее, мистическое и одновременно страшное. Почему-то перед глазами замелькали образы старинных замков, полных призраков и нечистой силы. «Да что это я совсем расклеился, как маленький! Всего лишь надпись… Глупая девчонка влюбилась, и что с того, не замуровывать же ее? Просто кто-то записал это, как сказку. Вот и все!» Но сердце слушать голос разума отказывалось и предательски ныло.

— Тебе легче? — внимательно посмотрел на него Хамид.

— Да, конечно, лучше… — пересиливая боль, бодрячком постарался ответить Сергей. — Давай попробуем войти.

Сергей тяжело поднялся, и они вместе навалились на камень, закрывающий вход в пещеру. Попытались сдвинуть его с места, но камень даже не дрогнул, хотя теперь было отчетливо видно — он рукотворен.

— Я понял! Это не просто камень. Это плита — опускной блок. Опустили сверху, преградив тем самым вход в усыпальницу.

— И что нам теперь делать?

— Не знаю… — потянул Хамид, встал на колени, рассматривая щель сантиметр за сантиметром. — Ну-ка, дай мне твои очки. Вот здесь есть небольшой зазор и сюда мы можем вставить лом и попытаться приподнять плиту. Нет. Думаю, ничего не получится, — сам себя поправил Хамид. — Плита очень тяжёлая. Придётся долбить. А это не день и не два…

— Но у нас ни лома, ни кувалды, — сказал Сергей, почесывая белёсые волосы, — вряд ли здесь поможет даже кувалда.

— Нужен тротил, — согласился Хамид, — иначе застрянем надолго.

— Возвращаемся? — с затаенным желанием как можно быстрей убраться подальше от пещеры, прошептал Сергей.

— Возвращаемся! — согласился Хамид, но тут же поспешил добавить, — А…, а завтра обязательно вернёмся! Ты готов приоткрыть занавес вечности и быть первым, кому она раскроет свои тайны?

Сергея от его слов почему-то бросило в озноб. Зачем мне твоя вечность? Мне бы домой успеть, подумал он, но слукавил и постарался так же весело, ответить:

— Да! Да! Конечно! Будет интересно! (Прозвучало вымученно, натянуто, неубедительно, правда, Хамид этого не заметил.)

— А вот теперь скажи. Все тайны Египта открыты?! И уже нечего искать на этой земле?!

Сергей не нашёлся, что сказать, и только развёл руками. Хамид принял его жест, как капитуляцию и, довольный собой и тем, что доказал-таки свою правоту, примирительно похлопал коллегу по плечу.

— Ладно, дружище, идём.

Спуск оказался ещё более сложным. Пока спускались, солнце ушло за линию горизонта, и египетская ночь мгновенно накрыла землю. Возвращались в кромешной тьме.

Хамид затянул унылую песню.

Сергей же думал о том, что Хамид и в самом деле прав.

Там за плотиной, в толщах воды, погибли великие тайны, те, что уже никогда не откроются людям. Но он так же был убеждён — плотина необходима тем, кто сегодня живёт на этой земле. А тогда как найти компромисс? Компромисс между сегодняшним днём с его потребностями и днём вчерашним с сокровищами и тайнами древних цивилизаций?

А, возможно, в этой пещере, завтра, они найдут несметные сокровища, подобные тем, что были найдены в гробнице Тутанхамона, или, возможно, они наткнуться на то, что изменит их жизни?… Возможно!

Ослик резво семенил тоненькими ножками, покачивая засыпающего седока…

Зал гудел. Слышались смешки, едкие выпады, выкрики:

— Фальсификация!

— Подтасовка фактов!

— Всё подстроили!

— Нет доказательств!

— У Вас нет доказательств!

За кафедрой молодой ученый бледнеет на глазах, на лбу испарина, в руках пожелтевшие листы. Он потрясает ими и пытается, всё еще пытается докричаться до ученого совета и доказать им свою правоту, донести до них свою, именно, свою истину.

— Есть! Есть доказательства и вот они! — парировал Пауль Шлиман. Он неестественно бледен, но настроен решительно, — Это документы моего деда — Генриха Шлимана! Они являются неопровержимыми доказательствами. И я …

— Да ваш дед не отличался правдивостью! — выкрикнул, а вернее по-стариковски тускло проскрипел ученый муж, сухонький, чопорный, весь аккуратненький (с усиками и острой бородкой, которая, тряслась при каждом слове), лицо его было перекошено от злости. — Ваш дед все носился со своей Троей и золотом Приама. А была ли это та самая Троя? И не сам ли он заложил клад, им затем найденный?! А? Ведь свидетелей не было! А теперь вы нам подсовываете какие-то бумажонки и хотите сказать, что он нашел Атлантиду!