Дин Кунц - Чужие

Это было 23 ноября.

После истории с черными перчатками две недели прошли без происшествий.

Вслед за неловкой сценой в кулинарии Бернстайна Джинджер Вайс несколько дней жила на нервах в ожидании нового приступа. Она была — необычное дело — погружена в себя, остро ощущала свое физиологическое и психологическое состояние, искала самые слабые симптомы серьезного расстройства, чутко прислушивалась к себе — нет ли хотя бы малейших признаков новой фуги? Но нет — ни мигреней, ни приступов тошноты, ни суставной или мышечной боли. Постепенно к ней вернулась прежняя уверенность в себе. Она решила, что безумный бег был вызван стрессом, помрачением, которое никогда не повторится.

В госпитале стало еще больше работы. У Джорджа Ханнаби, главы хирургического отделения, — высокого, мощного, как медведь, мужчины, который медленно говорил, медленно двигался и выглядел обманчиво ленивым, — было плотное расписание, и, хотя Джинджер не единственная проходила ординатуру под его руководством, только она теперь работала исключительно с ним. Она ассистировала ему в большинстве операций по имплантации аортального клапана, ампутациях, шунтированию подколенной артерии, эмболэктомии, портокавальному шунтированию, торакотомии, артериографии, постановке временных и постоянных кардиостимуляторов и многих других.

Джордж наблюдал за каждым ее шагом, быстро замечал малейшие пробелы в ее навыках и умениях. Хотя он и походил на дружелюбного медведя, но был строгим начальником и не терпел лени, неумения или неаккуратности. Он мог быть безжалостным в своей критике, так что молодые доктора исходили потом. Его презрение было не просто испепеляющим — он обезвоживал, пугал, действовал, как ядерный взрыв.

Некоторые из ординатуры считали Джорджа тираном, но Джинджер нравилось ассистировать доктору именно из-за его высоких стандартов. Она знала, что его критика может быть резкой, но всегда продиктована заботой о пациенте. Когда она наконец заслужит полное одобрение Ханнаби… да, для нее это будет подобно благословению свыше.

В последний понедельник ноября, тринадцать дней спустя после того странного приступа, Джинджер ассистировала во время операции тройного шунтирования: пациент, 53-летний бостонский полицейский Джонни О’Дей, оставил службу раньше времени из-за сердечного заболевания. Джонни был коренастым, краснолицым, со всклокоченными волосами и веселыми голубыми глазами, скромным и смешливым, несмотря на свои болячки. Джинджер особенно влекло к нему — ничуть не походя на покойного Джейкоба Вайса, Джонни все же напоминал ей отца.

Она боялась, что Джонни О’Дей умрет, и отчасти по ее вине.

У нее не было повода считать, что он подвержен опасности в большей мере, чем другие пациенты с сердечными проблемами. Джонни был на десять лет моложе, чем среднестатистический пациент, нуждающийся в шунтировании, и имел больше ресурсов для восстановления. Его заболевание не было осложнено ничем другим — флебитом или чрезмерно высоким кровяным давлением. Перспективы были благоприятными.

Но Джинджер не могла избавиться от страха, который все сильнее душил ее. Днем в понедельник, по мере приближения времени операции, она стала чувствовать напряжение, появилась изжога. Впервые с того дня, когда она, одинокая и беспомощная, сидела в больнице у кровати умирающего отца, Джинджер стали одолевать сомнения.

Возможно, ее опасения усилились из-за неоправданной, но неизбежной мысли о том, что если она подведет пациента, то в каком-то смысле подведет и Джейкоба. А может быть, ее страх не имел вообще никаких оснований: все это потом покажется ей глупым и смехотворным.

Тем не менее, когда она входила в операционную вместе с Джорджем, она задумалась о том, не задрожат ли ее руки. Руки хирурга никогда не должны дрожать.

Операционная была отделана плиткой — белой и цвета морской волны — и заставлена сверкающим хромированным оборудованием из нержавеющей стали. Сестры и анестезиолог готовили пациента.

Джонни О’Дей лежал на крестообразном операционном столе, раскинув руки, с ладонями, повернутыми вверх, и запястьями, подготовленными для внутривенных вливаний.

Агата Танди, персональная операционная сестра Джорджа, работавшая не столько на больницу, сколько лично на него, натянула латексные перчатки на свежевымытые руки шефа, а потом и на руки Джинджер.

Пациент был под анестезией — оранжевый от йода от шеи до запястий, укрытый ниже бедер подоткнутой под него зеленой тканью. Веки заклеили лентой, чтобы не допустить высыхания. Дышал он медленно, но ритмично.

На столе в углу стоял портативный кассетный магнитофон. Джордж предпочитал оперировать под музыку Баха, и теперь помещение наполняли звуки органа.

Других эта музыка, возможно, и успокаивала, но Джинджер не могла успокоиться. Что-то суетливое тайно плело ледяную сеть в ее желудке.

Ханнаби встал у стола. Агата расположилась справа от него, держа точно подобранный по распоряжению Ханнаби комплект инструментов. Дежурная медсестра стояла в ожидании — не надо ли взять что-нибудь из шкафов, тянувшихся вдоль стены? Сестра-ассистентка с большими серыми глазами заметила складку на зеленой ткани и поспешила подоткнуть покрывало. Анестезиолог и его сестра расположились в головной части стола, наблюдая за внутривенными вливаниями и электрокардиограммой. Джинджер заняла свое место.

Она посмотрела на руки — никакой дрожи.

Но внутри вся она тряслась.

Несмотря на предчувствие надвигающейся катастрофы, операция шла гладко. Джордж Ханнаби работал быстро, уверенно, ловко и мастерски, что на этот раз впечатляло даже больше обычного. Он дважды отходил в сторону и просил Джинджер закончить текущий этап.

Джинджер удивлялась самой себе — она действовала с обычной уверенностью и быстротой, страх и напряженность выражались разве что в обильном потоотделении. Однако сестра быстро промокала ей лоб.

Когда они мыли руки, Джордж произнес:

— Ювелирная работа.

Намыливая руки под горячей водой, она сказала:

— Вы всегда выглядите таким расслабленным, словно… словно вы и не хирург вовсе… словно вы портной и подправляете костюм.

— Это только со стороны так кажется, на самом деле я всегда в напряжении. Поэтому я и ставлю Баха. — Он закончил мыть руки. — Вы сегодня были очень напряжены.

— Да, — согласилась она.

— Необыкновенно напряжены. Такое случается. — Этот крупный мужчина иногда смотрел глазами милого, ласкового ребенка. — Важно, что это никак не повлияло на ваше врачебное мастерство. Вы были точны, как всегда. Высший класс. Вот в чем суть. Вы должны научиться использовать напряжение к своей выгоде.