Катриона Уорд - Последний дом на Никчемной улице [litres]

Она смотрит в телефон. Думает, что я уже не приду. Точнее, что не придет тот парень с белозубой улыбкой. Однако женщина все равно ждет, потому что еще не прошло двадцати минут, которые всегда положено давать опаздывающему, – это повсеместная практика. А еще потому, что надежда умирает последней. А может, она просто греется перед тем, как выйти обратно под проливной дождь. Скривившись, потягивает газировку. Обычно она явно пьет что-то другое. Я опять заказываю «Ерш». «Еще чуть-чуть, и пора подойти к ней», – говорю я себе. Последняя порция нужна только для храбрости.

Ровно через тридцать пять минут она встает. От разочарования у нее даже глаза уменьшились. Видя, как она из-за меня расстроилась, я чувствую себя просто ужасно. Мне надо встать и удержать ее, но по какой-то причине я этого так и не делаю. В зеркало я вижу, как она наматывает на шею шелковую голубую вещицу – для шарфа слишком узкую, скорее ленту или шейный платок. Затем кладет на стол пятидолларовую купюру и уходит. Идет быстро, в каждом ее движении чувствуется решительность. Затем переступает порог и оказывается под вертикальными копьями дождя.

В тот самый момент, когда за ней закрывается дверь, меня словно отпускают какие-то тиски. Я опрокидываю в глотку стакан, надеваю куртку и иду к выходу. Какая досада! Не надо было вот так бросать ее одну и давать волю нервам. Мне хочется все исправить. Я чуть не бегу, поскальзываясь на мокром линолеуме. Упускать ее нельзя. Ей можно все объяснить, и она поймет, в этом у меня нет никаких сомнений. У нее такие голубые, такие добрые глаза. Я представляю, какие буду готовить ей блюда. Подам куриное карри с шоколадом. Оценить его дано не каждому, но она точно оценит.

Я выбегаю в грозу.

До вечера еще далеко, но тучи окутали все мглой, и такое ощущение, что уже наступили сумерки. По лужам пулями стреляет дождь. Парковка битком забита фургонами и грузовиками, ее нигде нет. И в этот момент я вижу ее в конце парковки – она сидит в пузыре своего автомобильчика, озаренном теплым светом. У нее мокрое лицо, может, от дождя, а может, от слез. Дверца со стороны водительского сиденья до сих пор открыта, словно она даже сейчас не решается уехать. Женщина поправляет на шее полоску голубой материи, сует в сумочку руку и достает салфетку. Вытирает лицо и сморкается. Я очень тронут ее самообладанием и смелостью. Придя ко мне на свидание, она бросила жизни вызов – та, конечно же, ее сокрушила, ведь я так и не появился, – но вы только на нее посмотрите! Она протирает лицо, еще пара минут, и опять соберется с силами. На такого человека Оливия с Лорен вполне могли бы положиться. Она обладает всеми качествами, которые я ищу в друге. Женщина, которая будет с ними рядом, если меня не станет.

Я склоняю перед стеной дождя голову и несусь к ней вдоль ряда припаркованных автомобилей.

– Вы обещали мне помочь, – говорит Тед.

– Что?

Стоит раннее воскресное утро, на пороге дома Ди топчется Тед. Оглушительным, гулким биением в груди заявляет о себе сердце. «Да соберись ты, Ди Ди, – говорит себе она, – серым воскресным утром не убивают». Хотя на самом деле очень даже убивают. Девушка зевает, дабы скрыть охвативший ее страх, и протирает глаза, силясь проснуться.

Тед переминается с ноги на ногу. Его борода кажется еще гуще и рыжее обычного, кожа бледнее, глаза меньше, взор тусклее.

– Вы говорили, что если я не смогу чего-нибудь сделать, в смысле из-за руки, вы мне пособите. Или, может, я вас неправильно понял?

– Нет-нет, все так и есть, – говорит она, – что у вас произошло?

– Банка, – отвечает он, – мне никак не удается ее открыть.

– Давайте сюда.

Ди с силой налегает на крышку, и та без особого труда поддается. Внутри пустой банки лежит записка, написанная аккуратными, прописными печатными буквами: «Давайте сегодня сходим чего-нибудь выпьем».

– Мило, – говорит она.

Ее лицо остается бесстрастным, но мысли галопом устремляются вперед.

– Я имею в виду чисто по-дружески, – быстро говорит он. – Как насчет сегодняшнего вечера?

– Даже не…

– А то я часто в отлучке.

– Да? – спрашивает Ди.

– У меня есть одно пристанище, где я люблю скрываться по выходным, так вот вскоре мне придется проводить там больше времени.

– Какой-нибудь шалаш? – спрашивает Ди.

– Вроде того.

– Наверное, у озера. – говорит она, и у нее из груди чуть не выпрыгивает сердце. – Там такие красивые места.

– Нет, не думаю, что вы знаете, где это, – отвечает он.

– Ну что ж, давайте тогда сходим куда-нибудь выпить до того, как вы исчезнете.

– Буду ждать вас в баре на автостраде 101, – говорит он. – В семь часов подойдет?

– Звучит неплохо, – отвечает она, – хорошо, я приду.

– Класс! – восклицает он. – Отлично! Сайонара!

Уходя, он немного оступается и чуть не падает, но все же сохраняет равновесие – в самый последний момент.

– Ну что, – говорит Ди, возвращаясь в свою гостиную, – мне назначили свидание.

Желтоглазая кошка поднимает головку. Они с Ди пришли к полному взаимопониманию. Ни одной ни другой не нравится, когда к ним прикасаются.

– Сделать все нужно сегодня вечером, – говорит она, – пока он не починил окно.

И кого она пытается убедить? Нужно браться за дело !

В половине седьмого вечера Ди, скрючившись у разбитого окна в серебристом полумраке гостиной, наблюдает за домом Теда. В таком свете все выглядит каким-то бархатистым. Мир таит в себе столько загадочного и интересного. У нее давно затекли ноги, но она все ждет. Вскоре до ее слуха доносится, как в трех замках по соседству поворачиваются ключи. Открывается и вновь закрывается задняя дверь. Замки гремят опять. Шаги Теда стихают вдали, девушка слышит, как заводится его грузовичок. Она ждет еще пять минут, затем скользит вдоль стены, при этом у нее дрожит каждый мускул. Ди тихонько выходит в дверь черного хода, перешагивает через ограду и оказывается на заднем дворе Теда. Теперь ее не видно со стороны улицы, так как ее скрывают буйно разросшиеся здесь заросли тимофеевки и пампасной травы, но лучше все же поторопиться. Ди подходит к выходящему на задний двор окну гостиной Теда, достает из кармана комбинезона гвоздодер и начинает вытаскивать гвозди из фанеры, которой оно забито. Гвозди выходят с недовольным скрипом, но наконец фанера поддается и девушка ее снимает. Шпингалет на этом окне насквозь проржавел. Она заметила это, когда была в доме. Заколотив окна, Тед, по всей видимости, об этом позабыл. Рама в ее руках скользит наверх. Сыплется краска – хлопьями то ли снега, то ли пепла.

Впусти меня – впусти . Однако сейчас Ди сама призрак в окне. Она перебрасывает через подоконник ногу. А когда оказывается внутри, ее тут же охватывает чувство, что за ней наблюдают. Она замирает посреди зеленой гостиной, вдыхает легкими пыль и ждет, когда привыкнут к темноте глаза. В доме Теда стоит стойкий дух овощного супа и застоявшегося, затхлого воздуха. «Если у страданий есть запах, – думает она, – то он должен быть именно таким».