Катриона Уорд - Последний дом на Никчемной улице [litres]

– Как можно? – спросила Мамочка. – Как можно держать в неволе это маленькое создание? Неужели ты по его глазам не видишь, как оно страдает? Разводить и держать дома диких животных просто чудовищно.

– У тебя очень доброе сердце, – сказала Леди Чихуахуа.

(Конечно, я теперь понимаю, что все это было еще до чихуахуа. Тогда она была Леди Такса, поэтому так я и буду ее называть.)

Леди Такса бросила на Мамочку взгляд, и та сказала: «Давай перейдем в другую комнату. А ты, Тедди, доделай домашнее задание по математике».

Они ушли в гостиную, закрыв за собой кухонную дверь. Я услышал Мамочкины слова:

– Ох уж эта твоя собака. Не могу смотреть на нее без слез. И не позволяй ей садиться на мои обеденные стулья! Они обиты материей, это негигиенично.

Я открыл домашнее задание по математике. У меня болела голова. Боль торчала у меня в голове уже несколько дней, как притаившаяся жаба за глазницами. Я уставился на страницу, которая плыла и ходила ходуном перед глазами. С такой пульсацией в мозгу было трудно сосредоточиться. Прошлым вечером я, похоже, попытался решить хотя бы пару математических задач, но теперь видел, что в большинстве случаев получил неверный результат. Из моей груди вырвался вздох, пальцы достали ластик. Голос Леди Таксы то вплывал в комнату, то стихал. Кухонная дверь представляла собой тонкую сосновую перегородку.

– История с душком, – говорила она, – всю неделю устраивали всеобщие собрания, а вчера приходила полиция. Нам всем поочередно в комнате отдыха для медсестер устроили допрос. Доставили массу неудобств. Из-за них нам пришлось таскаться за кофе в кафетерий, то есть целых три этажа на лифте вниз, а потом столько же обратно. В итоге я потратила на это весь свой перерыв.

– Боже мой, – отвечала Мамочка, – с чего бы это?

– Не знаю. Они движутся в алфавитном порядке, поэтому до меня еще не дошли. Девочки ничего не говорят, хотя выходят все вроде как расстроенные.

– Знаешь, – сказала Мамочка, – меня это совсем не удивляет.

– Не удивляет?

Я почти даже услышал, как Леди Такса в предвкушении подалась вперед.

– А ты сама подумай. Все эти финансовые проблемы. Хотелось бы мне знать, куда деваются деньги! То же самое отделение, тот же бюджет, но почему тогда их вдруг стало так не хватать?

– Ничего себе, – произнесла Леди Такса, с шумом втянув в себя воздух, – думаешь, в больнице выявили какую-то аферу?

– Об этом судить не мне, – самым кротким голосом сказала Мамочка, – мне просто интересно, только и всего.

Я услышал, как Леди Такса прищелкнула языком.

– То, что тебя уволили, мне всегда казалось бессмыслицей, – сказала она, – я об этом уже говорила и готова повторить миллион раз. Но то, что происходит сейчас, может все объяснить.

Мамочка ничего не ответила, я представил, как она улыбнулась своей доброй, немного смущенной улыбкой и покачала головой.

Я расстроился, хотя и сам не знал почему. А потом забрался в старый морозильный шкаф, закрыл над собой крышку и сразу почувствовал себя лучше.

После этого я выпал из времени. А когда пришел в себя, то все еще находился в морозильнике, точнее, по всей видимости, забрался туда вновь. Слышал голос Леди Таксы, чувствовал запах табачного дыма, просачивавшегося из гостиной в щель под кухонной дверью. Только вот сама кухня была немного другой. С подоконника исчезли тюльпаны. Стены казались грязнее.

– Это же скандал! – прозвучал Мамочкин голос. – Швырять камни! Да они переколотили на этой улице все фонари. Как по мне, так во всем виноваты родители. Дети должны знать, что такое дисциплина.

Я распахнул дверь. Женщины удивленно подняли на меня глаза. На Мамочке была зеленая кофточка и слаксы. В окно заглядывал холодный день, обрамленный голыми, безлистыми ветвями. Рядом с Леди Таксой сидел лохматый пес, но уже не такса. Он поднял бурую с белым голову, моргая от табачного дыма. Теперь она превратилась в Леди Терьер.

– Продолжай, Тедди, – мягко произнесла Мамочка, – здесь нет повода для волнений. Иди, тебе надо дозаполнить анкету о приеме на работу.

Я закрыл дверь и вернулся на кухню, где меня ждала недописанная анкета о приеме на работу в городской автосалон.

День был совсем другой, и в школу я больше не ходил. Меня выгнали за то, что я ударил у шкафчиков того мальчонку. Мамочка считала, что мне в любом случае лучше оставаться дома. Я ей помогал. И до этого никогда так надолго не выпадал из времени. Я попытался собрать мелькавшие в голове короткие проблески воспоминаний. Мне, думаю, было лет двадцать, может, двадцать один, Мамочка уже не работала в больнице, а ухаживала в дневное время за престарелыми и инвалидами. Хотя на тот момент уже нет, потому как ее опять уволили из-за человеческой подлости.

В моем теле чувствовались изменения. Я стал крупнее. То есть гораздо крупнее. У меня отяжелели руки и ноги, а лицо обросло рыжеватой щетиной. Вместе с тем появились новые шрамы. Я чувствовал, как они чешутся под футболкой на спине.

– Мехииииико, – говорит через дверь Леди Терьер, – каждый день на завтрак коктейль. С зонтиком.

Она вот уже какую неделю с нетерпением ждет отпуска.

– Со мной едет тот красавчик Генри, упаковщик из «Стоп-энд-Гоу». Двадцать пять лет от роду. Что ты на это скажешь?

– Ты неисправима, – отвечает Мамочка.

В ее голосе слышатся одновременно и порицание, и комплимент. Я размышляю о том, что такое двадцать пять лет и сколько сейчас Леди Терьер. Много. Должно быть, без малого сорок.

– Сильвия тоже так считает, – произносит она и неожиданно грустнеет, – никогда не думала, что моя дочь, когда вырастет, будет меня так осуждать. А ведь в детстве была просто душка.

– А вот мне с Тедди очень повезло, – говорит Мамочка, и мое сердце переполняет любовь к ней, – он всегда относится ко мне с уважением.

«Интересно, а где Папочка?» – думаю я и в этот момент вспоминаю. Папочка ушел после того, как я ударил его по голове. Помню, как под моими костяшками треснула кость, помню синяки на своей руке. То был один из тех случаев, когда я благодарил Бога, что не чувствую боли. Но он ее чувствовал. Знаю, Папочка это заслужил, но до причин мне приходится доискиваться. Память возвращается короткими сполохами. Я ударил его, потому что он раскричался на Мамочку. Называл нехорошими словами и говорил, что она сумасшедшая.

– Тсс… – говорит она, врываясь в мои мысли.

Я поднимаю на нее глаза, благодарный, что она пришла.

– Тедди, ты взял нож и поранился.

Я вздрагиваю и кладу нож обратно в ящичек, даже не помня, как его брал.

– Все в порядке, Мамочка.

– Не надо подвергать здоровье риску, – говорит она, – рану надо дезинфицировать и наложить пару швов. Я принесу аптечку.

Хотя нет, это случилось в другой раз. Я в неправильном воспоминании. Никогда не называй женщину сумасшедшей. Я чувствую на лице холодное прикосновение Мамочкиных рук и свежий, наполненный жизненными соками, весенний запах леса. Нет, опять не то. Все пытаюсь ухватить нить того дня и чуть не задыхаюсь от ощущения провала. С тем днем связано что-то очень важное. Только я все позабыл.