Катриона Уорд - Последний дом на Никчемной улице [litres]

Во время вечерней проверки я торопился. Меня ждали несколько пончиков и непочатая бутылка бурбона, а по телевизору в шесть показывали ралли монстр-траков. Поэтому я с нетерпением ждал вечера и инспекцию провел немного небрежно. Разве можно меня в этом винить? Когда ноги уже несли меня обратно домой, краешком глаза углядел одну странность.

Если бы в нужный момент из-за тучки не выглянуло солнце и не послало вниз свои лучи под нужным углом, я, вполне возможно, ничего бы не заметил. Но оно выглянуло, и я заметил. Серебристый проблеск. Булавочный укол света, крохотная яркая капелька на фоне выгоревшей от солнца и дождя фанеры, прикрывавшей в гостиной окно.

Я с трудом продрался через густые заросли кустарника и травы, вплотную подступившие к дому. Тетрадь прижал к себе, стараясь ее защитить. На этой планете вообще есть хоть что-то, не желающее процарапать меня до кости? Но пробиться через них оказалось легче, чем ожидалось вначале. Некоторые ветки на кустах были сломаны и теперь печально висели, будто через них кто-то недавно уже пробирался. Другие валялись в грязи, словно примятые чьей-то ногой. В душе шевельнулась тревога.

Подойдя к окну, я подергал фанерный лист, но он не поддался, накрепко прибитый гвоздями. Отошел на несколько шагов назад и опять посмотрел. Что-то было не так, только вот что? И в этот момент опять выглянуло солнце, озарив шляпки гвоздей. Они ярко сияли, будто их только что купили в магазине.

И тогда до меня дошло – у меня кто-то побывал. Подполз к дому сквозь ощетинившуюся шипами ежевику и ядовитый сумах, осторожно вытащил из оконной рамы гвозди и снял фанеру. После чего, надо полагать, сдвинул вверх раму и проник внутрь. А по прошествии какого-то времени вылез обратно, прибил лист и ушел. Хорошая работа. Я вполне мог бы никогда ничего не узнать. Единственное, ему надо было подумать и воспользоваться старыми гвоздями. А он вместо этого вбил вот эти, новехонькие и блестящие. Когда именно, теперь уже не узнаешь. Все эти мысли словно без конца отвешивали мне подзатыльники.

Может, за мной наблюдают и сейчас? Я посмотрел по сторонам, но все было тихо. Где-то ворчала газонокосилка.

Я вновь побрел через колючий кустарник и подошел к задней двери, чувствуя на себе тяжесть невидимых глаз. Не побежал, хотя и хотелось – бежать жаждала каждая мышца, от безудержного желания дать деру зудела кожа. Перешагнув порог, я тихонько закрыл дверь и запер на все замки. Щелк, щелк, щелк. Однако этот звук больше не означал для меня безопасность. Я подошел к окну гостиной. Над подъемной рамой пальцы нащупали шпингалет. Когда я его повернул, он отвалился, осыпав меня дождем коричневой пыли. С течением лет он прогнил насквозь. И в дом теперь мог бы забраться кто угодно.

Окна я, конечно же, не открываю. Даже забыл, что такое вообще возможно. Это оказалось ошибкой. Где-то рядом кто-то задыхался, и меня вдруг осенило, что это я сам. Ноги стали мерить шагами гостиную, без всякой пользы пиная покрытый мягкими катышками ковер. Я всегда боялся этого дня. Тогда в лесу, после той истории с мышонком, Мамочка сказала, что он рано или поздно наступит. Когда познала мою истинную суть. За тобой придут, Тедди. Как же я надеялся, что она ошибается.

И что же он здесь увидел, этот незваный гость? За мной что, следили? Как я готовлю куриный салат с виноградом? Как смотрю телевизор? Как сплю? На самом деле важен только один вопрос: он видел Лорен и Оливию или нет? Похоже, что нет, иначе я бы уже знал. Это повлекло бы за собой те или иные последствия.

Как сказала бы Мамочка, присмотрись к переменам. Соседи, полиция – они не трогали меня вот уже который год. Так что же тогда изменилось?

Соседка. Раньше ее здесь не было. Вот она, перемена. Дружить со мной она не захотела. А когда я пригласил ее в бар, согласилась, но сама не пришла. Я пристально смотрю на ее дом и думаю.

В эти выходные у меня были планы отменить запрет и разрешить Лорен вернуться – но теперь делать этого, очевидно, нельзя. И больше никаких свиданий, по крайней мере пока. Это небезопасно.

– Лорен не может выйти и поиграть, – подпеваю я в такт музыке.

И тут понимаю, что это как-то подло, и умолкаю. Я вел себя как настоящий дурак, но с этого момента буду осторожнее.

Все по порядку. Сначала Лорен, а незваного гостя можно отложить на потом. Может, это и соседка. А может, и нет.

Мне кажется, что с улицы доносится лай чихуахуа. Я припадаю глазом к дырочке для подглядывания и смотрю. Может, она вернулась? Тогда у меня одной заботой стало бы меньше. Опять лает пес – звук более утробный и громкий, чем у чихуа-хуа. В поле зрения появляется человек с волосами цвета апельсинового сока и отправляется на прогулку в лес. Смотрит на мой дом, и на миг мне кажется, что мы схлестываемся взглядами, будто он меня видит. Я тут же говорю себе, что через такую маленькую дырочку меня увидеть нельзя. Потом в голову приходит мысль: если он живет не на нашей улице, то почему вечно здесь шляется? Кто он – Убийца птиц, незваный гость или же то и другое? Я прислоняюсь спиной к стене и сползаю вниз, сердце рвется вперед бешеным галопом. Нервы поют, как металл под ударами молота.

Нужен бурбон, просто чтобы успокоиться. Я пью, выйдя во двор, и гляжу на дом соседки. Пусть она меня увидит.

Она не видела этот сон с того самого момента, как поселилась на Никчемной улице. А сегодня он приснился ей, как только она заснула, словно отозвавшись на какой-то долгожданный сигнал.

Ди гуляет у озера. Над водной гладью склонились деревья, отражаясь темными, зеркальными силуэтами. Поверхность чиркают крылышками стрекозы, вокруг которых расплываются сверкающие круги. Небо над головой – мучительный провал, песок под ногами – мириады острых, крохотных осколков стекла. Ступни окровавлены, но боли нет. А может, напротив, ее скопилось столько, что она не замечает порезов. Ди все идет и идет. Она ничего не пожалела бы, лишь бы остановиться, повернуться, проснуться. Но ей надо дойти до леска с птицами и их гнездами, только так и никак иначе. Она должна сама все увидеть.

Силуэты деревьев все ближе и ближе, воздух содрогается от силы, сокрытой во всем сущем. Вот она видит птиц, маленьких, прекрасных, пестрящих разноцветьем среди деревьев. Они и не думают петь, а молчат, будто рыбы в пруду. Озеро остается у нее за спиной, и теперь она углубляется под сень деревьев. Лесная подстилка усеяна сосновой хвоей, такой же мягкой на ощупь, как над свежей могилой земля. Вверху скользят и носятся во все стороны птицы. Ди выходит на поляну под этим жутким небом, и ее взору предстает то самое белое дерево. Серебристая береза, стройная и прекрасная. Она вспоминает, что иногда ее называют бумажной березой. Во сне человеку приходят странные мысли. Там, где на дереве расходятся две ветки, виднеется причудливое гнездо. На него садится кроваво-красная птица с золотистыми глазами и таким же клювом, а потом аккуратно выстилает принесенным пучком травы внутренности жилища, где ей предстоит отложить яйца.