Антон Березин - Гадский гаджет [litres]

И сразу приступить к следующей главе. Главе 14-й…

то была грандиозная, можно даже сказать, эпическая битва. Говорят, о ней до сих пор слагают легенды, сказания и песни. Но вообще-то, вряд ли они могут отразить то, что происходило на самом деле. Не для этого они пишутся. Совсем не для этого.

А на самом деле, вряд ли вообще можно восстановить картину этой битвы, так как каждый из ее участников помнил только что-то свое. Поэтому общая картина битвы, наверное, напоминала бы лоскутное одеяло, сшитое из их воспоминаний, или жутковатый боевик, склеенный из коротеньких эпизодов, отрывков и обрывков того, что в тот день происходило рядом с дворцом Люциуса и внутри него…

Вот раздался зычный крик бабушки Агафьи:

– Ребятушки, не посрамим имени и чести племени нашего призрачного, да лихого и бесшабашного (правда, Тим и Катя потом утверждали, что ясно услышали: «безбашенного»)! Покажем этим мерзавцам, где раки зимуют!

Трудно сказать, какую именно битву в этот момент вспомнила бабушка Агафья. Но почему-то думается, что Бородинское сражение. Внезапно появившиеся тогда у бабушки Агафьи грузинский акцент генерала Багратиона и прищуренный глаз фельдмаршала Кутузова были тому явным подтверждением.

Вряд ли, конечно, ее призрачные враги успели понять, что именно она сказала про «племя», и уж тем более про каких-то раков, которые где-то там зимуют. Но боевой дух бабушки Агафьи и ее стремление к победе, во что бы то ни стало, были поняты правильно. И вот уже через несколько мгновений «ребятушки» начали появляться перед противником в самых неожиданных местах и в самом своем жутком и страшном виде. То вырастая, словно из-под земли. То как будто материализуясь прямо из воздуха. Даже самые бывалые и матерые тролли цепенели при виде того, что внезапно появлялось перед ними. А уж парочка полупрозрачных головорезов, лихо отрубивших друг другу головы, а потом начавших лениво перебрасываться ими, повергла в повальное бегство целый батальон привыкших, казалось бы, ко всему оборотней…

В воздухе, несмотря на огромный численный перевес противника, безраздельно царил и властвовал неподражаемый Драко. Конечно, в его пилотировании было много, как ехидно заметил бы Ниптолеум, выпендрежа и самолюбования, но результат того стоил. Уходя от погони целого боевого звена гаргулий, Драко изящно выполнил «мертвую петлю» и в результате, оказавшись позади них, аккуратно полил их своей огненной струей. После чего ошеломленные и раскаленные докрасна гаргульи еще секунду повисели в воздухе и рухнули на землю бесформенным облаком пепла. Грифоны, жалобно воя и скуля, разлетались при одном виде мчащегося на них разъяренного Драко. А ведьмы лишь пытались творить против него заклинания обескрыливания и обездвижения, но все их заклятья беспомощно отскакивали от словно заколдованного Драко.

– С женщинами не воюю! – прогремел благородный Драко, подлетев к робко сгрудившейся стайке ведьм, понявших, что все их заклинания против него бессильны.

– А ну-ка, брысь отсюда! – взревел он.

И ведьм тут же словно ветром сдуло вместе с их метлами. Лишь несколько остроконечных шляп осталось кружиться на ветру, будто стайка опавших осенних листьев…

А вот под землей дела шли хуже. Нет, сначала все было хорошо. И даже очень. Трудолюбивые и затаившие на Люциуса большую обиду гномы работали, как хорошая землеройная машина. Но черные маги почувствовали опасность, исходившую из-под земли, и приняли свои контрмеры. Неожиданно из почти законченного под дворцом Люциуса тоннеля стремительно выползла огромная змея и обвилась вокруг гномов, сжимая свои петли все туже и туже.

– Где-то я это уже видел, – вздохнул Кузьмич, глядя на фигуры гномов с обвившейся вокруг них змеей, которые очень напоминали знаменитую скульптуру «Лаокоон и его сыновья».

– Точно! В Трое я это видел при ее осаде. Бедняга Лаокоон с сыновьями. Можно сказать, ни за что пострадали, – пробурчал Кузьмич, доставая из-за пазухи огромный нож и пробуя пальцем его остроту. – Говорил я этому Парису: не трожь чужую жену! Ибо сказано: «не укради»! Да и не по-людски это как-то! Нет, не послушался меня, негодник! И вот что из этого получилось! Хорошие люди пострадали…

Говоря это и осуждающе качая головой, Кузьмич аккуратно нашинковал огромную змею на мелкие кусочки и освободил гномов, чуть не задохнувшихся в ее чересчур уж крепких объятиях.

– Не стоит благодарности, ребята! – смущенно уклонился он от радостно благодаривших его гномов. – Одно ведь дело делаем.

И дело пошло чуть ли не втрое быстрее…

Ниптолеум и Матильда, соединившиеся после столь долгой разлуки, видимо, не желали разлучаться даже на поле боя. Правда, действовали они совсем по-разному.

Ниптолеум, словно мстя кому-то за долгие годы (да что там годы, столетия!), проведенные им без любимой Матильды, крушил всех направо и налево, не выбирая средств. Точнее, используя то колдовство или волшебство, которое вспоминалось или приходило ему в голову. А вспоминалось и приходило ему в голову много чего: от огненных шаров, испепелявших все вокруг, до превращения противника в камень. Поэтому его путь на поле боя напоминал широкую выжженную дорогу со стоявшими на обочине каменными статуями с искаженными от ужаса лицами.

Матильда же, наоборот, действовала очень тонко, изящно, где-то даже изысканно и, что уж греха таить, с истинно женским коварством. Ласково глядя на противника своими прекрасными глазами, она буквально вводила его в ступор, после чего легко взмахивала рукой, и противник тут же падал замертво.

– Не зря в свое время говорили, что перед тобой «мужики штабелями укладываются»! – оглянувшись на супругу, широко улыбнулся Ниптолеум.

– Тогда уж не «перед», а «за»! – улыбнулась ему в ответ Матильда, показывая на сложенные за ее спиной аккуратные штабеля тел. – Ну что, дорогой, продолжим?

– Обязательно, дорогая! – с энтузиазмом кивнул Ниптолеум и продолжил, бормоча себе под нос. – Как же я по всему этому соскучился!..

А Бартоломео с помощью Мартына снова приступил к вызыванию бесов. Правда, теперь гораздо более успешно. Его мастерство росло буквально на глазах. Конечно, помощь демона тридцать третьего разряда, хоть и разжалованного в бесы, была здесь просто неоценима. Очертив на земле большой круг, Бартоломео и Мартын вызывали из преисподней самых злобных и хищных бесов. Которых ничем не корми, дай какого-нибудь грешника в ад затащить. Что Бартоломео и Мартын с удовольствием и проделывали. Озлобленные тем, что их вырвали из привычной адской жары, бесы появлялись в магическом круге. Вынужденные подчиняться приказам тех, кто начертил этот круг, они хватали противников, на которых им указывали Бартоломео и Мартын. И тут же утаскивали их в преисподнюю. Задача облегчалась тем, что все указанные им противники были такими закоренелыми грешниками, что бесы даже радостно завывали от восторга.