Алла Озорнина - Ты – в игре! и другие ужасные истории [сборник litres]

Славка взял Никиту под руку и отвел подальше от барака.

– Ты думаешь, я просто так здесь? – чуть ли не вплотную приблизившись к Никите, зашептал он.

– Думаю, не просто…

– То-то же! Ну так вот. Ты знаешь, что здесь скотина погибает?

– Еще бы не знать! У самого Хохрякова три буренки сдохли.

– У Хохрякова? Самого?

– Ну да… Упыри. Их дело.

– Ага, упыри, вурдалаки! Враки все это! Были бы упыри – собаки бы с ума сходили, надрывались. Нет, сдается мне, что это кто-то свой. Собаки же молчат? Молчат. Стало быть, кому-то из березовцев выгодно, чтобы в эту фигню поверили. А самому делать темное дело… Интересно, зачем?

– А смех по ночам? – сказал Никита.

– Какой смех?

– Какой-какой… Сатаниский!

– Ты-то слышал?

– Ну да…

– И я этот сатаниский смех слышал. Примерно такой. – И Славка на самом деле засмеялся сатанинским смехом, только очень тихо.

– Ничего себе!

– Хошь, и тебя научу. Нужно только вот так сделать…

– Не, некогда мне, тороплюсь, – сказал Никита, несколько сбитый с толку. Неужели кто-то на самом деле в поселке работает под вурдалака? Но прочитать записку от тети Феклы было важнее: может, наконец-то, он узнает, как им с Ритой выбраться из ЭТОЙ Берёзовки.

– Ну так вот, Никит. Тут уже некоторые мужики, немного их, правда, кучковаться стали.

– Знаю. В том числе Арсений Булдыгеров.

– И он? Вот здорово! Знаю его. Хороший парень, надежный.

– А мужики говорят – вурдалаки все это.

– Да хватит уже с этими упырями! Кто-то, не буду говорить кто, видел этого гада.

– Ну и кто это?

– Дык кабы знать! Мешок с прорезями для глаз на тыкву напялил – попробуй, определи!

Выходит, и правда, что кто-то работает здесь под упырей. Пользуется темнотой населения и делает свое дело. Только – зачем? Зачем носиться по ночам и пугать людей страшным сатанинским смехом? Должна же быть для этого какая-то причина!

– А в полицию обращались?

– Ты че, Никит, какая у нас полиция? Подкупленные все. Ничего они делать не будут. Самим надо что-то решать. Так вот, Никит. Сегодня ночью несколько человек уже выходят. Но ведь, сам понимаешь, чем больше, тем лучше. Давай с нами!

Никита почти согласился. Идти вместе с мужиками отлавливать «упырей» – что-то в этом было прикольное. Но… Он представил темную пустую улицу. И себя на этой улице. В висках что-то больно застучало, в ногах появилась слабость. Вот он крадется ночью по деревне, а навстречу этот… с мешком на голове. И что? Даже во рту пересохло. Ведь он даже драться не умеет.

– Да ты не бойся, мы же подстраховывать друг друга будем! – будто откуда-то издалека услышал он голос Славки.

«Ага, будем! А вдруг подбежать не успеют?» – Тут Никите пришла спасительная мысль, и все стало ясно. Потому что ему-то, Никите, зачем это надо? Он-то здесь временный, так сказать, житель.

Никита не успел ответить. Наверное, все это отразилось на его физиономии, потому что Славкино лицо стало вдруг чужим, неприятным, и даже, кажется, конопушки на щеках потемнели; и это чужое лицо противным чужим голосом произнесло:

– Эх ты! Я-то думал, ты-то хоть человек, а ты, оказывается, такой же, как все! Слюнтяй! Тьфу! И правду найти хочешь, и в стороне норовишь остаться!

Никите стало не по себе. «Придурок какой-то! – подумал он, со злостью пиная камешек перед собой. – Я что, ненормальный – вмешиваться в проблемы их деревни! Они здесь живут – вот пусть сами и разбираются!»

Никита рванул дальше.

«Неспокойно у нас», – вспомнил он сказанные женщиной-мумией вслед ему слова и, не решившись посреди дороги развернуть сунутый ею клочок бумаги, огляделся. Во-он там, перед поворотом, кажется, стоит старый покосившийся дом. Возможно, пустой.

Конечно, можно было бы прочитать записку от тети Феклы и дойдя до Хохрякова, но вдруг там что-то важное, что-то такое, что нужно сделать прямо сейчас?

Добравшись в три прыжка до деревянной развалюхи и убедившись, что там на самом деле никого нет, Никита с бьющимся сердцем развернул весточку от тети Феклы. На смятом клочке черным карандашом были выведены корявые буквы. Чувствовалось, что тетя Фекла очень торопилась. Никита напряг зрение и начал читать.

«Злодея ты хорошо знаешь. Он рядом. Буква Д. Не ходи на висячий мост. Там…» – на этом записка обрывалась. Почему? Кто-то пришел за Феклой? Напугал? Похитил? Пытался отобрать записку? Почему она его не дождалась? И даже не дописала…

Был ли смысл размышлять на эту тему? И так ясно – правды он не узнает. Никогда.

Никита перечитал записку. Злодея ты хорошо знаешь… На букву Д. Ну кто еще может быть на букву Д? Конечно же, Дунька! Но вот при чем здесь висячий мост? И откуда тете Фекле известно, что именно на этом мосту что-то произойдет?

Никита осторожно выглянул из окна развалюхи. Улица по-прежнему была пуста – видать, березовцы продолжали митинговать возле амбулатории. Повертев клочок газеты в руках, он изо всех сил рванул к дому Хохрякова в надежде, что ему повезет и что он ни с кем не встретится по дороге.

В хохряковский двор Никита вбежал на последнем издыхании. Полежать бы… Отдохнуть… Хотя бы несколько минут… Как-то бы ухитриться забежать в дом и юркнуть в каморку, не встретившись с Дунькой.

Куда там! Она уже тут как тут!

– Где шаришься? – напустилась она, да еще и руки в боки уперла. – По воду сходить, дров наколоть, двор подмести – кто это будет делать? Я, что ли?

– Эй, есть кто живой? – послышалось из-за ворот. Ба, да это Митрофана Ильича голос – тихий, как будто бы говорил он из последних сил.

– Есть! – отозвалась Дунька и выскочила на улицу.

И тут же из дома выбежала Настена – услышала-таки! Но как?

Через открытую калитку Никита видел, как она повисла у отца на шее.

– Папенька. Наконец-то, я так соскучилась! Поговорим сегодня?

– Ой, не знаю, Настена… Худо мне что-то… Отдышусь, с документами кой-какими поработаю, там посмотрим.

– Бывайте, Митрофан Ильич, – это, наверное, голос кучера.

– Ну, пока!

И точно! В следующий момент послышался мерный топот копыт и скрип отъезжающей двуколки.

– Где Никита? – спросил Хохряков.

– Здесь я! – Никита выскочил из калитки.

– Ты это… Помоги-ка мне в кабинет подняться. Что-то сил-то совсем не осталось. Сюды пойдем, – он медленно двинулся в сад, к лестнице, ведущей к двери на втором этаже. Так вот что это за дверь, понял Никита. – Не хочу, чтобы Матренушка увидела меня в таком состоянии. Очень уж она расстраивается! Редкой души человек!

Митрофан Ильич поднимался тяжело, то и дело останавливался, шумно дышал. Вдвоем на ступеньках не помещались – Никита поддерживал его сзади и все боялся, как бы тот от слабости не упал – ведь вряд ли он сможет его удержать, это факт. Наконец, добрались. Митрофан Ильич достал ключ, вставил в замочную скважину, повернул несколько раз. Вошел в кабинет. Никита за ним.