Энди Дэвидсон - Дочь лодочника [litres]

Очутившись за первым из «домов-ружей», вставила стрелу в гнездо и пригнулась, чтобы обогнуть пустое строение. На углу крыльца оглядела дорожку и дом напротив. Слышен был только далекий неземной стрекот цикад.

Почерневшие стекла впереди – оранжерея. Она быстро пересекла дорожку и вошла в открытую дверь, очутившись в тусклой полосе света. Сразу увидела тело констебля – оно лежало на гравии, наполовину скрытое густыми растениями. Под рукой – мачете. Увидев его, она ничего не почувствовала, просто отметила себе, что его больше нет, что из него вылилось много крови.

Кончиком лука она выбила еще четыре-пять стекол, чтобы впустить больше света.

Тогда Миранда увидела перевернутый стол и лунки на полу в местах, где стояли его ножки. На земле под ним была вмятина, которую вполне мог оставить испуганный мальчик. Она коснулась металлической трубы, слегка выдвинувшейся из кирпичной кладки, и увидела на ней следы наручников – которые отсутствовали на ремне Чарли Риддла. Их оставил Малёк, когда яростно пытался освободиться. На гравии рядом с Риддлом валялся маленький серебряный ключ. Она сунула его в карман джинсов.

Миранда увидела кровь брата на кирпичном основании, там же осталось несколько его волос. И борозды на гравии – его волокли к открытой двери. Кровь на двери, и еще волосы, где он ударился головой при выходе.

Кровь еще не засохла.

Снаружи оранжереи Миранда увидела дорожку, отмеченную сломанными стеблями и придавленными травинками. Она уводила в лес.

К старой сожженной церкви.

Миранда услышала тяжелый шелест крыльев. Наверху, в сером небе, кружили стервятники. Еще больше их сидело на дубах, наводя ужас, словно участники некого празднества. Миранда прошла по траве к месту, где три птицы суетились на земле.

«Это не он. Это не он. Это не мой брат».

Это оказался не он.

Это был Джон Эйвери.

Она подняла лук и выпустила стрелу. Та попала самой крупной из птиц в грудь. Остальные две улетели, пусть и недалеко. Одна села на нижнюю ветку соседнего дерева. Другая – на полуразвалившиеся перила крыльца Воскресного дома. Пораженный стрелой стервятник остался лежать у ног Эйвери.

Она села перед карликом на колени, увидела, что птицы выклевали ему глаза. Съели губы и часть языка. Увидела и дыру в джинсовой футболке – рану, от которой он умер.

Перекатила его на спину, надеясь, что это сбережет от стервятников то, что осталось от его лица.

Она двинулась по борозде в траве, по следу своего брата.

В чащу, туда, где путь отмечался потревоженными сосновыми иголками, сломанными ветвями и отпечатками босых ног старика.

Она больше не оборачивалась.

Дверь крипты была открыта, из нее веяло сыростью и прохладой. Миранда вошла и начала спуск. Она прошлепала по широкой луже, в которую накануне собралась дождевая вода, затем бесшумно выбралась на сухие камни. Впереди ход расширялся, открываясь в сводчатую усыпальницу, где плясал свет фонаря. Миранда прислушалась. Различила сильный баритон пастора, который напевал:

О, лучший день грядет, не омрачен он ночью будь…

Он странно выплевывал эти слова, выпуская через губы воздух и что-то еще, что-то влажное.

Миранда вынула стрелу, вставила ее в гнездо.

Все печали прочь уйдут и выправят беду…

Она натянула тетиву.

Господь страхи отведет, слезы все твои утрет…

Вошла в камеру.

Пастор стоял спиной к Миранде, абсолютно голый перед стеклянным гробом с поднятой крышкой и что-то аккуратно в нем выкладывал. Второй гроб, который находился рядом, мерцал жирным пламенем фонаря.

– И будешь ты там… – пропел он.

Когда он отступил, Миранда увидела, что в гробу на парче из сиреневого шелка лежала девочка.

…буду я…

Пастор повернулся к фонарю, что стоял на полу, рядом с которым у него лежала бритва. Обрюзгшая плоть тут и там свободно свисала с его тела. Щека, как увидела Миранда, отслоилась окровавленным лоскутом, и когда он пел, оттуда брызгала кровь.

В лучший день грядущий будем мы…

Из другого гроба – закрытого на замок – донесся приглушенный стук.

Внутри был Малёк – связанный, он пытался выбраться, ворочаясь на костях своей матери.

Ярость охватила Миранду Крабтри, словно пламя, раздутое ветром.

Коттон присел, чтобы открыть бритву, и замер, уловив скрип ее тетивы. Медленно поднял глаза, прищурился в темноту. На его изувеченном лице не отразилось ни злобы, ни удивления, ни каких-либо эмоций, когда Миранда вышла из тени к пляшущему свету. Он бросил взгляд на открытый гроб, на лежащую в нем девочку. Медленно отвел руку от бритвы, так что она оказалась за пределами света.

– И ты тоже призрак, Миранда, – проговорил старый пастор тихо, блестя зубами сквозь рассеченную щеку, – из плоти ли ты и крови?

– Молчи, – сказала она, беря его под прицел.

– Спасибо, что взрастила моего сына, – сказал Билли Коттон.

На какой-то миг у Миранды дрогнула рука.

Она услышала металлический щелчок, увидела, как рука Коттона шевельнулась в темноте и как черный револьвер Кука сверкнул оранжевой вспышкой.

Стрела вонзилась пастору в грудь, войдя по самое оперение чуть ниже красной линии изгиба Искриного байу. Ее шелест качнул пламя фонаря. Пастор выронил пистолет и приник спиной к стене, расставив бледные ноги. Изо рта его хлынула тонкая струйка крови.

Миранда бросила лук и подошла к гробу, в котором лежала Лена. Подергала за крышку, пока не заметила ключ. Повернула его. Мальчик таращился на нее, лежа на трупе матери; глаза его были мокрые от слез. Она коснулась его головы и поцеловала. Залезла в карман своих джинсов, достала ключ от наручников, который нашла у жирного трупа служителя закона. Освободила оба запястья мальчика, и веревка, что его связывала, ослабла. Так что в путах остались только лодыжки.

– Обхвати меня руками, – сказала она, и когда он повиновался, подняла его из гроба и поставила ногами на каменный пол. Он отчаянно вцепился в нее, дрожа всем телом. Миранда обняла его и прошептала на ухо: – Я тебя люблю. Люблю тебя. Люблю.

Когда его дыхание выровнялось и дрожь прошла, она оставила его и подошла к упавшему Коттону, взяла его бритву и с ее помощью перерезала веревку у мальчика на лодыжках.

Малёк вцепился в край второго гроба и уставился на лежащую в нем девочку.

Опустился к ней и нежно поцеловал в щеку.

Ее глаза тотчас открылись.

У стены раздалось бульканье и бессвязная речь.

Коттон сидел, опершись на стену, вокруг стрелы в его груди пенилась кровь.

Малёк поднял одну руку, второй изобразил жест.

Миранда покачала головой.

– Ему и так конец, – сказала она.

Не отпуская руки, он повторил жест. Выжидающе посмотрел на нее.