Юрий Некрасов - Призраки осени [litres]

– Хватит цирка и глупых ужимок. Мы в одной лодке! Будешь раскачивать ее сильнее, оторву все, что висит.

– Мн-не на-нпле-нвайт, чтон тны гноворнишь.

– Сомневаюсь, – покачал головой Сэм, суровый, как ковбои Клинта Иствуда. – Ты не сидел бы тут и не слушал бредней про мою мамашу и детские обоссаки.

– Отн-пустин!

Барбара медленно поднялась с колен Сэма и уставилась на Лайта. Ее глаза изучали агента, как причудливое насекомое, застывшее в янтаре и вдруг начавшее скрести лапками.

– Женщина в доме, – сказала Барби. – Ждет тебя. Верит.

– Что за глупости, – смутился Филлсон настолько фальшиво, что женщина поморщилась.

– Душекрад оторвал ей руку, – будто по секрету прошептала она Лайту. – Как она будет ласкать тебя одной рукой? Или тебя возбуждают калеки?

– Прекрати, – толстяк схватился за грудь. – Ей невозможно причинить вред. Она мертва!

Торжествующе, будто видел в этом свою личную заслугу, облегченно – не проведешь! – засмеялся Лайт. Его никто не поддержал.

Детектив Доплер обнимал жену за талию. У него дергалось правое крыло носа, точно ноздря отчаянно зудела. Но он молчал и слушал супругу.

– Теней осталось восемь. Тот, кто живет в подвале, доволен. Часы! – схватилась за голову Барби. – ЧАСЫ!!! – повторила тихим, ужасающим голосом. Изо рта хлынула густая алая пена. Лайт вскочил, Сэма подбросило тоже. Он схватил женщину под мышки и потащил к туалету.

– Эй, – вяло крикнули из-за кассы. – Все в порядке?

– В полном! – уверил Лайт, совершая руками нелепые пассы, как будто выступал с конферансом перед изысканной публикой. – В полнейшем, милая. Девушка поперхнулась. С ней уже все отлично!

Лайт подскочил к двери уборной. Сэм шумно дышал и придерживался рукой о стену.

– Мне надо… – начал Лайт, Доплер шагнул вперед, сдавил его горло и прижал к стене.

– Уйдем вместе, – предупредил Доплер. Тон звенел металлом. – Мы ничего не решили.

– Нам совсем не по пути, – заблеял Лайт и засучил ногами.

– Завтра ты продашь чертов дом этим уродам и пусть делают, что захотят.

– Нет! – о круглое окно туалета размазалась кровавая пятерня. Оба мужчины подпрыгнули от неожиданности. Сэм отпустил Лайта.

– Тебя несложно найти, – процедил Доплер, оглядываясь на кабинку с женой. – Но я не хочу тратить время на пустое. Пожалуйста, давай сделаем это вместе.

– Да что – это?! – истерически завопил Лайт, размахивая руками. – О чем вся эта хрень?! Сбрендили вы, что ли? Призраки, медиумы, рыболовные крючки! Ни черта уже не понимаю! Тебе, легавый, чего от меня нужно?

Доплер замер, ожидая подсказки от жены. Судя по звукам, Барбара извергалась рвотой и воем.

– Просто не ходи туда один.

– О’кей! – все еще заведенный, отмахнулся Лайт. – Еще пожелания?

– Забудь эту мертвую суку, – с волос Барбары рекой текла вода, лицо прорезала тонкая сетка очень глубоких морщин. Тело, видимое сквозь распахнутый халат, высохло, как у мумии. Лайт оскалился и вытянул средний палец в ее сторону.

– Завтра утром, легавый, – пообещал он. – Я пойду и сбагрю поганую халупу этим нелюдям. Восемь утра. Не опаздывай, – развернулся и пошел к выходу, растирая царапины сзади на шее.

– Он сожрал безродную и Душекрада, – бесцветно сообщила Барби. Сэм видел, как разглаживается кожа на ее щеке, но кое-где вместо чистой и гладкой поверхности она лопнула в кровь. Детектив пытался сказать что-то в ответ, но только мотнул головой.

– Наблевали мне тут! – донесся из зала резкий голос официантки. – Она больная у тебя, что ли? «Скорую»?

Сэм испытал секундный импульс дойти до этой безмозглой овцы, сгрести в охапку и приложить лицом о тот самый стол, где они сидели, расколошматить вдребезги ее харю, отдавить пальцы, накидать оплеух, но руки отчего-то затряслись, губы выдали жалобный писк, и Барбаре пришлось подхватить его, иначе он завалился бы на пол.

Опираясь о жену, детектив Доплер заковылял к выходу, бормоча извинения. Пошарил в кармане и насорил мятыми банкнотами на стойке. Во рту скопилась горечь, как будто это его только что рвало.

Потом Барбара замерла. Сэм заглянул в ее лицо. Там толпились эмоции.

В душу, шипя и скалясь, вполз страх.

Творилось что-то недоброе.

Стояла ледяная тишина. Звуки вымерзли и подохли.

Доплер тоскливо обернулся и понял, что из кафе только один выход.

Их ждали рядом со столиком, за которым они сидели. На пол капало. По черно-белой шахматной плитке пола растекался галлон клубничного соуса. Он сбегал по груди официантки, начинаясь в огромной, несоразмерной столь хрупкой шее, пещере у самого подбородка.

Женщина выпрямилась, отерла губы и мило оскалила свои рыболовные снасти. Мужчина задумчиво катал кольцо по соседнему столу.

– Забыл, – добродушно улыбнулся он и вернул обручалку на место.

Крючки не обещали доброго улова, но наживку вообще редко спрашивают.

Пальцы Доплера ощупали пустую кобуру.

Улыбки стали еще шире.

Сэм виновато заморгал в ответ. Он представил себя со стороны, неуклюжего, подавленного. Парень сдрейфил. Сдался. Это горько до слез. Доплер даже пожалел себя и увидел, как эти – крючкозубые слегка подтаяли. Тогда он швырнул Барбару сквозь окно и прыгнул следом.

Прежде чем убить свою избранницу, он много раз встречал ее на старом кладбище.

Земной их брак длился недолго. Вечность лежала в траве, уткнувшись лицом в горку свежевыкопанной земли.

Линда приходила на кладбище за музой.

Город тяготил ее, сковывал руки и душил вдохновение. Храмы, маяки и колокольни рисовали другие выпускники. Девушка искала абсолютное забвение. Треснувшие, заросшие густой шубой мха и кружевами плесени, забытые людьми и Богом, склепы и надгробья дарили ей покой.

Линда раскрывала матерчатую табуретку и набрасывалась на лист. Быстрыми выпадами карандаша задавала поле боя, после чего раскрывала этюдник и пускала в ход тяжелую артиллерию. С кладбища ее выгоняла ночь. Сверчки пиликали вслед, приглашая в полые холмы на бал-маскарад, но она не понимала их и уходила, шаркая растоптанными босоножками.

Стена вокруг погоста напоминала пики, плененные и скованные, но по-прежнему смертоносные, жаждущие кипучего вина битвы. Створки ворот перевили цепью и приговорили тяжелым замком. Девушка ныряла в густой боярышник слева от входа – в стене выломали прут, взрослый мужчина не протиснулся бы в такую щель, а Линда пролезала в самый раз. Снаружи ее ждал попутчик.

Линда не спрашивала его имени.

В первый раз мужчина жутко ее напугал – дождался, пока художница, вздрагивая и оборачиваясь, пошла в сторону фонарей, и безмолвно двинулся следом. Кладбище располагалось на отшибе. Дорога к нему вела через парк. Дойдя до центральной аллеи, густо залитой сиреневым светом, Линда разрыдалась и со всех ног кинулась к выходу, туда, где перекликались живые голоса и звенел колесами трамвай. Она не приходила на кладбище две недели. В городе никто за ней не следил, но когда ее душа успокоилась и отпустила на пленэр, история повторилась.