Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

Матушка видит, что я на нее смотрю, и мы переглядываемся.

– Ты знала, что произойдет такое? – тихо спрашиваю я.

– Разумеется, нет, – отвечает она. Но ее взгляд сверлит меня, говоря нечто иное: Не задавай таких вопросов. Только не здесь.

Мэтр Оскар опускается на корточки и разглядывает отверстие размером с большой палец, служившее замком – замком, запечатанным с помощью магии костей, которая должна была закрыть доступ к костям отца всем, кроме матушки и меня. Однако ларец все равно открыт и пуст.

– Зачем ворам желать заявлять о себе? – спрашивает Оскар. – Особенно тебе?

Она оставляет его вопрос без ответа.

– Мы должны выяснить, кто это сделал. И выяснить быстро.

– Я не успокоюсь, пока кости не найдутся и виновные не понесут наказания, – говорит он. – Даю слово.

Но сдержать это обещание ему не под силу. Вполне может статься, что отыскать кости не удастся – ведь зачем было кому-то их красть, если не для того, чтобы гадать? При мысли о том, что кости моего отца будут потрачены впустую, потрачены на гадание для кого-то чужого, меня охватывают ярость и ужас, и в моих жилах закипает кровь.

Матушка качает головой.

– Прости, Оскар, но твоего слова недостаточно. Это не тот случай.

– Если люди прознают… – Он замолкает, но то, что он хочет сказать, ясно и так. Если жители города и окрестностей решат, что он не может в целости сохранить кости усопших, он разорится.

Я думаю о Врачевательнице, которая практиковала в Мидвуде, когда я была маленькой. За три недели умерло трое ее пациентов, и, хотя в каждом из этих случаев имелось понятное объяснение – маленький мальчик, который подавился яблоком и к моменту прихода Врачевательницы уже посинел, старик, чье сердце наконец перестало биться, и спустя день его жена, умершая от разбитого сердца, – трех смертей за такое короткое время оказалось достаточно для того, чтобы люди начали обеспокоенно шептаться. И вскоре горожане уже плавали по реке в Бризби или Кольм к Врачевателям, практиковавшим в этих городах. В конце концов Врачевательница, жившая в Мидвуде, незаметно покинула город, и мы так и оставались без Врачевателя, пока этому виду магии костей не обучился тот, у кого доведывание обнаружило соответствующий дар.

– Прости, – говорит матушка, – но выбора у меня нет.

Прежде чем мы уходим из костницы, я прижимаю к ларцу ладонь и закрываю глаза. Этот ларец был местом упокоения моего отца, и я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отыскать его кости.

И мне впервые в моей сознательной жизни хочется, чтобы у меня был магический дар. Не дар к гаданию на костях, присущий матушке и бабушке, а магия Костолома, ибо Костоломы могут вершить правосудие. Карать, причиняя боль.

Добиваться мщения.

После бессонной ночи я, оставив наконец тщетные попытки заснуть, встаю на рассвете. Матушка явно также плохо спала, потому что, когда я спускаюсь на первый этаж, она уже стоит перед дверью, застегивая на горле красный шелковый плащ. Волосы ее заплетены в косы и восьмеркой уложены на затылке.

– Я иду с тобой, – говорю я.

– Никуда ты не пойдешь. – Она говорит это, даже не взглянув на меня, как будто я щенок, которому можно дать команду «Место». Она натягивает длинные черные перчатки. – Я скоро вернусь.

Матушка состоит в городском совете вместе с нашими Косторезом, Врачевателем, Мешальщицей и еще двумя членами: мужчиной и женщиной, не владеющими магией костей. Совет Мидвуда составлен по тому же принципу, что и Верховный совет Кастелии, заседающий в столице, и находится в его прямом подчинении в отношении всех тех вопросов, которые нельзя решить на месте. Вчера вечером после возвращения из костницы матушка созвала экстренное заседание нашего совета.

И я твердо намерена присутствовать на нем.

Я засовываю руки в карманы своего серо-голубого плаща и выхожу из дома вслед за ней. Увидев меня, матушка вздрагивает и плотно сжимает губы.

– Я сказала нет.

Дверь остается наполовину открытой, пока она сверлит меня взглядом, пытаясь заставить вернуться в дом.

Я продолжаю стоять.

– Саския, – сердито говорит она, – у меня нет на это времени.

– Мне известны мои права, – отвечаю ей я. – Если совет рассматривает вопрос, касающийся члена моей семьи, я имею право присутствовать на заседании самолично.

Она прижимает затянутую в перчатку руку ко лбу.

– Тебе незачем туда идти, – молвит она. – Обещаю, что после заседания я тебе все расскажу.

– Как ты рассказала мне об особой подготовке бабушкиных костей? Как рассказала о том, каковы были мои другие пути? Нет уж, благодарю покорно. Я лучше узнаю все сама.

Выражение, промелькнувшее вчера на ее лице, это полное отсутствие удивления при виде пустого ларца, высвободило что-то в моей душе – как будто катушка, лента с которой до того разматывалась медленно, мало-помалу, вдруг упала, покатилась, и теперь лента размоталась и, спутанная, лежит у моих ног.

Она открывает рот, чтобы возразить, но, похоже, видит решимость, написанную на моем лице, потому что так ничего и не произносит. Вместо этого она протягивает руку и запирает дверь.

Мы молча идем к ратуше. Сейчас холодно, и наше дыхание превращается в белесые облачка, но на деревьях распевают птицы, как будто одной частью мы находимся в зиме, а другой – в весне.

По мере того как мы приближаемся к площади, напряжение между нами все нарастает, нарастает, как будто это некая субстанция, к которой можно приложить ладонь и которую можно оттолкнуть. Матушка хочет мне что-то сказать и пытается подобрать слова. Не знаю, как я это поняла – наверное, по едва различимым вдохам, которые человек делает перед тем, как заговорить, но которые сейчас всякий раз заканчиваются не речью, а молчанием. Или же дело в том, что она то и дело слегка наклоняется в мою сторону, но потом вновь подается назад? Я уверяю себя, что это не предчувствие и что мой все еще не сошедший на нет дар к магии костей здесь ни при чем. Просто это моя мать, и я хорошо ее изучила. Так же бабушка знала, что приближается гроза, потому что у нее начинали ныть колени.

– В чем дело? – не выдерживаю я.

Вопрос смягчает выражение ее лица – взгляд становится добрее, губы трогает ласковая улыбка. Но когда она поворачивается ко мне, я не вижу ничего, кроме тревоги.

– Если ты придешь на сегодняшнее заседание, совет может устроить тебе допрос, – говорит она.

– Допрос ? За то, что я пришла на заседание совета?

– Ты одна из двух людей, которые могли открыть ларец.

Я останавливаюсь.

– Но я же не открывала его. Поэтому-то и нужно было созвать заседание совета. Разве что… ларец открыла ты ?

– Не говори глупостей, Саския. Если бы его открыла я, это не было бы преступлением. Но исчезновение костей – дело серьезное, и совет начнет с допроса тех, у кого был к ним доступ. И они будут дотошны, они досконально изучат все.