Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

Всего неделю назад я могла сказать, что никогда в жизни не видала костяной флейты, а теперь я могу отличить мелодию, с помощью которой собаке дают команду «Место», от мелодии, призывающей птиц. Но свист, который мы только что слышали, мне не знаком, он вообще ни на что не похож.

Мы подходим к окну. В северной части города по небу строем летают десятки воронов, где-то остервенело лают собаки Хранителей, которых видно из наших окон.

– Как ты думаешь, они отыскали кости папы?

На ее лице отражается нечто среднее между страхом и надеждой, и я не знаю, какое из этих чувств победит. Ее взгляд устремлен на небеса. Несколько секунд мне кажется, что она так и не ответит, что она слишком погружена в свои мысли, но затем она вдруг поворачивает голову ко мне. Ее лицо непроницаемо.

– Давай пойдем и узнаем, – говорит она.

Похоже, та же самая мысль пришла в голову всем жителям Мидвуда.

Мы проходим мимо людей, вышедших из своих домов, запрокинув головы, мимо детей, карабкающихся для лучшего обозрения на деревья, – а еще больше горожан высыпало на улицы и спешат в сторону кружащих птиц, словно это маяки.

Стая воронов то и дело меняет конфигурацию своего полета, словно пытаясь получше разглядеть то, что происходит внизу, но всякий раз, когда мне начинает казаться, что я поняла, над чем именно они находятся, они изменяют строй.

Когда мы выходим на площадь, мимо меня пробегает Уиллем Ингерсон, а за ним идет Одра, крича сыну, чтобы он сбавил шаг. Я уже раз двадцать пять приходила в дом Ингерсонов, чтобы заниматься с Уиллемом, но пока его обучение идет с переменным успехом. Иногда Одра ведет себя спокойно, сдержанно и не мешает мне учить своего сына, однако временами она бывает взбудоражена и настаивает на том, что прежде, чем я произнесу хоть слово, нужно непременно погадать на костях. В такие дни все идет наперекосяк. К счастью, Уиллем способный мальчик и схватывает все на лету, но процесс его обучения все равно идет раз в десять медленнее, чем следовало бы.

Одра замечает нас и останавливается.

– Делла, что происходит?

Матушка пожимает плечами:

– Не знаю. Мы с Саскией пытаемся выяснить это, как и все остальные.

Одра щурит глаза.

– Ты лжешь, – говорит она. – Почему ты не хочешь мне говорить?

– Мне известно не больше, чем тебе.

– Я тебе не верю. – Одра смотрит на матушку сощуренными глазами, похоже, совершенно забыв о том, что Уиллем убегает все дальше. Я вытягиваю шею, окидываю взглядом толпу и немного успокаиваюсь, когда вижу, что он разговаривает с другими детьми, стоящими возле Кущи.

– Ты можешь верить чему угодно, – отвечает матушка. – Меня это не касается. – Она пытается отойти, но Одра вцепляется в ее руку.

– Делла, пожалуйста. Мне погадали нынче утром, но об этом кости не сказали ничего. Почему?

Вместо ответа матушка демонстративно смотрит на пальцы Одры, сжимающие ее руку. Проходит несколько секунд, и Одра наконец отпускает ее запястье. Матушка холодно смотрит на нее:

– Думаю, они ничего не сказали потому, что происходящее тебя не касается. Кости никогда не станут служить тебе одной, Одра, просто потому, что ты так богата. Ты когда-нибудь думала о тех детях, которые могли бы избежать участи оборышей, если бы ты не столь глупо распоряжалась своими деньгами?

Одра явно изумлена – как и я сама. Матушка редко выходит из себя, а подобные проповеди от нее можно услышать и того реже.

– Оборыши – это не моя забота, – цедит сквозь зубы Одра. – И если бы ты в самом деле так уж их жалела, тебе бы следовало гадать мне и дальше. Тогда ты бы заработала кучу денег и смогла бы спасти хотя бы нескольких из них. – С этими словами она разворачивается и уходит прочь. В сторону, противоположную тому месту, где стоит Уиллем.

Я смотрю ей вслед, пока она не спохватывается и не возобновляет поиски сына. До этого проходит немало времени, и я уже начинаю беспокоиться, но в конце концов она все-таки делает разворот.

– Это было… интересно, – комментирую я.

Лицо и шею матушки покрывают красные пятна – на эмоциональный накал ее кожа реагирует точно так же, как и моя.

– Эта женщина… – Матушка переводит взгляд на меня и вздрагивает, как будто начисто забыла, что я стою рядом. – Прости, Саския. Мне не следовало так говорить с Одрой.

Она делает несколько глубоких вдохов и вновь обретает нормальный цвет лица. Я всегда завидовала ее способности моментально возвращать себе спокойствие, как будто речь идет о том, чтобы накинуть халат, но сейчас это вызывает у меня разочарование. Мне так редко удается понять, что по тому или иному поводу в действительности думает моя мать, и я надеялась, что проявление ее истинных чувств не будет столь мимолетным. Она оберегает свои мысли так же ревностно, как и свой гримуар, и теперь, когда она заметила, что я пялюсь на нее, раскрыв рот, она поспешила вернуть своему лицу бесстрастие и невозмутимость.

– Но почему? Ведь если ты и впрямь думаешь о ней именно так, почему тебе нельзя высказываться откровенно?

– Нам не следует позволять себе говорить жестокие слова просто потому, что такова правда. Кроме тех случаев, когда мы считаем, что это может изменить ситуацию к лучшему.

– А сейчас ты так не считаешь?

Она качает головой:

– Одра Ингерсон и так отлично знает, что я думаю о ее непрестанных обращениях к гаданию на костях. Знает уже давно.

– Из-за этого могут возникнуть трудности, когда я вновь приду к ней, чтобы учить ее сына, – замечаю я.

Матушка машет рукой, словно отметая мои опасения:

– К тому времени Одра уже все забудет. Это одна из ее проблем – она живет только настоящим моментом и никогда не просчитывает отдаленных последствий. Ей хочется видеть свой путь лишь настолько, чтобы знать, что ее ждет за ближайшим поворотом, но ей не очень-то важно, куда этот путь приведет ее в конце концов. Или как тот или иной ее выбор может повлиять на ее будущее.

А куда ведет мой путь? И не оборвется ли он? Таковы вопросы, которые матушке хочу задать я сама. Хочу прокричать их и трясти ее, схватив за плечи, пока она не даст мне исчерпывающих ответов. Но я знаю – она не станет об этом говорить. Особенно здесь, на площади, которая все больше и больше заполняется народом.

Стая воронов опять изменила вид своего полета – теперь их кружение сделалось более естественным, чем раньше. Они кружат еще севернее, чем казалось мне поначалу. Мы пересекаем площадь и идем по широкой улице, заканчивающейся кварталом с большими домами и маленькими дворами, – отец называл его непраздным, но бесплодным. Живущие здесь горожане имеют кучу денег, но у них нет времени на то, чтобы заботиться о плодовых деревьях или цветах.

В конце улицы мы замечаем суматоху и ускоряем шаг. Вокруг одного из домов собралось множество Хранителей вместе с собаками, лошадьми и целой толпой горожан. На крыльце стоит мэтр Андерс и о чем-то говорит с одним из Хранителей – при том, судя по тому, как он размахивает руками, речь свою он ведет на повышенных тонах, хотя мы с матушкой пока еще находимся слишком далеко, чтобы слышать, о чем он толкует, – до нас доносится лишь гул толпы, в которой, пожалуй, не менее сотни человек.