Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

Деклан молниеносно вскакивает на ноги, однако вместо того, чтобы атаковать Ларса, кидается к дверям. Последняя моя надежда гаснет, и меня обжигает жгучая ненависть. Мне следовало бы понять, что он бросит меня и попытается спастись сам.

Деклан распахивает дверь, выбегает.

– Помогите! – вопит он. – Кто-нибудь, помогите! Мы… – И, задохнувшись, падает на пол. На пороге стоит Ларс, его сумка с костями раскрыта, а между большим и указательным пальцами зажат сломанный позвонок. Он переломил Деклану хребет, понимаю я, и к моему горлу подкатывает тошнота.

Из кухни выбегает Лэтам, его лицо искажено яростью. В одной руке он держит деревянный молоток, в другой – длинную иглу.

– Идиот! – орет он на Ларса. – Ты дал ему сбежать?

У Костолома делается каменное лицо. Он сует руку в свою суму и достает горсть костей.

– В городе полно Хранителей, – напоминает он. – Лучше убей ее сейчас.

Лэтам смотрит в окно и стискивает зубы.

– Слишком поздно. Сейчас сюда войдут Гвардейцы.

Он наклоняется и сгребает в охапку бездыханное тело матушки. Я толкаю его ногу плечом, пытаясь остановить его, но он ударом в висок отбрасывает меня в сторону. Мою голову простреливает боль, я чувствую на языке что-то соленое и не могу понять, что это: слезы, кровь или и то и другое.

Лэтам тащит матушку к двери.

– Не забирай ее, – рыдаю я. – Пожалуйста.

Он смотрит на меня и улыбается.

– Скоро увидимся, Саския, можешь не сомневаться. – Он выходит, и я остаюсь одна, не понимая, как мое разбитое сердце еще продолжает биться.

Я пытаюсь выбраться из темных глубин, но меня все тянет и тянет вниз.

Мой череп тяжел, его раскалывает неутихающая боль. Я смутно понимаю, что что-то требует моего внимания – мое сознание тянется к этому, но не может дотянуться. Грохот в моей голове слишком громкий, чтобы можно было сосредоточиться. Передо мной всплывают образы, влекущие меня к поверхности, – матушка, заплетающая свои светлые волосы в косы; Эйми, лежащая на берегу Шарда, поросшем ярко-зеленой травой; бабушка, сажающая меня на колени, чтобы рассказать историю. Но затем приходят другие образы, вновь затягивающие меня глубже во тьму, – блеск ножа, прижатого к горлу, широко раскрытые глаза, в которых застыл шок; разъедающий страх.

Я приказываю себе открыть глаза, но они не открываются – слишком тяжело. И я сдаюсь, отдаюсь тьме, позволяю ей поглотить меня, увлечь туда, где нет боли и где не разбиваются сердца.

В окутывающую мое сознание темноту врывается крик. Мои глаза открываются. Я пытаюсь сесть, но мою голову пронзает дикая боль. Мои члены словно налиты свинцом.

– Саския? – В голосе Эйми звучат истерические нотки. Она опускается на колени рядом со мной. – Ты меня слышишь? Что случилось?

Я пытаюсь отстраниться от воспоминаний, роящихся в моем мозгу. Это кошмары. Всего лишь кошмары. Вот только… они не растворяются, не уходят, как уходят дурные сны. А напротив, становятся ярче. Реальнее. Меня душит горе.

Эйми развязывает веревки на моих запястьях и рукавом вытирает кровь с моего лба.

– Там мертвый Хранитель… – Ее голос дрожит. – И Деклан… Сас, кто это сделал?

Я зажмуриваю глаза, затем открываю их.

– Матушка… Я хочу к матушке… – Как же тяжело говорить, слова выходят из моего горла с трудом.

Эйми прикусывает губу, и глаза ее наполняются слезами.

– Тебе нужен Врачеватель. – По голосу слышно, что ей нелегко держать себя в руках. Она ласково сжимает мое плечо. – Мне нужно привести сюда помощь, но я скоро вернусь. Обещаю, с тобой все будет хорошо.

Но она ошибается. Мне уже никогда не будет хорошо.

Двери комнаты закрываются за ней, и я снова пытаюсь сесть. Моя голова раскалывается, кружится. Когда мое зрение наконец проясняется, я начинаю жалеть, что открыла глаза. Тела матушки нет, но лужа ее крови осталась, напоминая мне о том, что это не просто дурной сон. В горле у меня встает ком.

Я перевожу взгляд на полку, на которой за стеклом лежит кость бабушки. Я так боялась, что эта моя жизнь сгинет, но сейчас я надеюсь только на это. Мне так хочется, чтобы все это исчезло и я жила в том мире, где матушка жива.

Я осторожно поднимаюсь на ноги и беру с полки сосуд, в котором в питательном растворе плавает бабушкина кость. Я верчу сосуд в руках, разглядывая ее со всех сторон.

И падаю на колени.

Кость полностью срослась. Стало быть, из двух реальностей осталась только эта.

Я слышу слова бабушки. Как же горька эта правда. Прошлого не изменить.

Матушка ушла навсегда.

Время идет, тени искажаются, становятся все длиннее. Более темные и уродливые версии правды.

Где же Эйми? И тут я вспоминаю, что в Мидвуде больше нет своего Врачевателя. Андерс убит. Как и Ракель. И Деклан. И матушка.

Я начинаю стирать с запястья краску и тру, пока розовая линия не становится яснее. Когда-то я думала, что она появится вот-вот, поскольку я влюбляюсь в Деклана, потом мне хотелось обмануть мое тело, заставить его поверить в неправду, но метка так и не проступила. Так почему же она появилась сейчас?

Метки всегда появляются после острых эмоциональных переживаний. Поэтому-то любовь детей к своим родителям и порождает метки любви так редко, ведь эта любовь слишком инстинктивна, слишком спокойна. Но у многих людей, у которых прежде не было меток любви, они появляются, когда они впервые берут на руки своих детей.

Ибо в эти минуты они испытывают всепоглощающую любовь.

Но, может быть, когда я увидела нож у горла матушки – когда осознала, что могу потерять ее, – этого оказалось достаточно для появления метки? Это единственное объяснение, которое приходит мне на ум.

За дверями слышатся голоса, их звуки выводят меня из раздумий. Я быстро вынимаю кость бабушки из питательного раствора и сую ее в карман.

Двери открываются, и в комнату входит Эйми, за которой следуют двое членов совета, не имеющие магического дара – Валерия и Эрик, – и еще несколько человек, которых я не знаю. Все ахают.

– О, моя дорогая, – шепчет Валерия, и от сострадания, прозвучавшего в ее голосе, из моих глаз начинают литься новые слезы. – Что тут стряслось?

Я начинаю говорить – слова слетают с моих уст, похожие на град битого стекла, россыпь осколков с острыми, ранящими краями. Я рассказываю им все, кроме того, что случилось из-за того, что бабушкина кость сломалась. Потому что не знаю, как это объяснить, к тому же хотя матушки больше нет, мне все равно не хочется раскрывать ее секреты. Возможно, моя жизнь никогда и не разделялась на две отдельные жизни. Возможно, эта ужасная жизнь – единственная, которая у меня когда-либо была.

На следующее утро из Бризби приезжает Врачеватель. Это пожилой мужчина с густой гривой волос. Он осматривает меня, и его руки ласковы и осторожны. На голове у меня шишка размером со сливу, и мне все еще больно, когда я шевелюсь.