Пол Тремблэй - Голова, полная призраков [litres]

Два эпизода телешоу были заполнены до предела контентом, снятым в ту ночь или имеющим отношение к той ночи. У телевизионщиков просто не было других вариантов.

Через два дня после событий в комнате Марджори отец Уондерли сообщил нам, что епископ, возглавляющий 64 прихода на юге округа Эссекс, входивших в северную часть Архиепархии Бостона, дал разрешение и благословил на совершение экзорцизма над Марджори. После краткой дискуссии с Барри отец Уондерли заявил, что ему потребуется восемь дней на подготовку. Ни у кого не возникло возражений.

На протяжении этих восьми дней обстановка за пределами нашего дома все больше накалялась. Походы в школу стали невыносимыми. Ребята в открытую цеплялись ко мне. Учителя и руководство школы были серьезно озабочены происходящим, поскольку недавно принятые штатом Массачусетс законы возлагали на школу значительную юридическую ответственность, если случаи агрессивного поведения учащихся не были официально преданы гласности. Маму постоянно вызывали в школу. Взрослые, по всей видимости, не знали, что делать в этой ситуации, однако мама не собиралась оставлять меня дома. Что я знаю точно: паренек, который обзывал меня «Сестрой Сатаны» и три дня подряд до синяков щипал меня за руки, пару дней не приходил в школу, а когда он вернулся на занятия, ему было запрещено приближаться ко мне.

Марджори к тому времени вообще не ходила в школу. Группа ее бывших одноклассников завела аккаунт в «Инстаграме» под ее именем, куда они постили кадры из шоу с Марджори и играющей ее актрисой. Многие годы спустя я обнаружила, что картинки были снабжены пошлыми или даже открыто скабрёзными подписями. В частности, сцену мастурбации в коридоре актрисы-Марджори подписали следующим образом: «Тверкни для Сатаны! Трахни меня в зад, Иисусе!». Создатель аккаунта и еще пятеро учащихся были отстранены от занятий на неделю.

Несмотря на холодный ноябрь, число протестующих перед нашим домом продолжало расти, пока дорога не стала практически непроезжей. У нашего дома выставили двух полицейских, которые должны были пресекать вторжение протестующих на наш участок, а также не допускать контактов с нашей семьей и телевизионщиками. Полиции приходилось ежедневно менять желтую ленту и пробивать дорогу сквозь толпу, чтобы обеспечить свободный проезд.

Мама оформила в своем банке отпуск. Со мной она об этом не говорила, но я подслушала, как они с папой обсуждали, что инициатива исходила от банка. За продуктами мама ездила в соседние городки, которые находились минимум в тридцати минутах езды от нас. Вечерами она висела на телефоне, общаясь со своими родителями, проживавшими в Калифорнии (наши единственные живые бабушка и дедушка). Им было непонятно, для чего мы затеяли все это шоу. Мама сказала, что, когда все закончится, мы, возможно, съездим к бабушке и дедушке. Я обрадовалась:

– Ура! Надолго?

Она сказала:

– Я… Не знаю. Возможно, надолго.

Папа почти каждое утро отсиживал по две службы в приходе отца Уондерли. Судя по всему, он даже принимал непосредственное участие в обрядах как евхаристический служитель. Мне он заявлял, что это лучший способ начать день. Помню, он говорил, что «когда я хожу туда, меня переполняет чувство надежды; молитвы и поддержка прихожан придают сил – как солнце подпитывает прекрасный цветок подсолнуха». Мне хотелось сказать ему, что все происходящее вообще никак не связано с ним, но в конце концов я смалодушничала. Большую часть дня папа переругивался с протестующими и угрожал им. С каждым днем он производил все более устрашающее впечатление.

В то время как наше общественное положение продолжало ухудшаться, внутри дома установилось относительное спокойствие. Теперь, когда определилась точная дата проведения экзорцизма, симптомы странного поведения Марджори вдруг пошли на убыль. Она практически не общалась с нами и большую часть времени сидела в наушниках. Временами я находила ее разговаривающей с самой собой и смеющейся без причины. Впрочем, она по собственной воле покидала спальню и ужинала с нами на кухне.

Семь дней подряд в доме вообще не происходило ничего драматичного или заслуживающего показа в телешоу. Я это понимала по тому, как Барри всю неделю бродил из комнаты в комнату, словно ожидая натолкнуться на испражняющихся по углам демонов, обнаружить кровоточащие стены или какое-то другое развлечение в этом роде. Но удача оставила его. Он срывался на членов своей команды, в особенности на Кена, которому он как-то заявил: «Надо что-то придумать. Нам нужно снять хоть что-то» .

Этим хоть что-то в конечном счете оказалась сцена просмотра телевизора после семейного ужина накануне дня экзорцизма. Мы все сидели в гостиной. Папа включил программу про специалиста по выживанию, которого сбросили в непролазную глушь на десять дней. Его диета состояла из смолы деревьев, букашек и грызунов. В том эпизоде этот парень был где-то далеко в таежном лесу. Я смотрела телевизор в полглаза. Я делала сальто по всей комнате и отрабатывала кувырки вперед на диване. Папу я просила оценивать мои сальто по системе палец вверх/палец вниз. Мама просила меня остановиться, но ее просьба прозвучала вяло, поэтому я продолжала свою разминку. Все равно мама была не с нами: она уткнулась носом в свой смартфон.

Спустившаяся к нам Марджори проговорила:

– Привет. Можно я с вами посмотрю телевизор?

Мы наперебой пролепетали наши «да», «конечно» и «проходи». Марджори плюхнулась на пол перед телевизором. Она улеглась на живот, положив голову на руки. Мы все смотрели за тем, как она смотрит телевизор. В комнате установилась странная атмосфера: мы нервничали по поводу того, что что-то может произойти, но тем не менее были рады, что Марджори с нами.

Неожиданно в холле показались Барри и Кен. С обеих сторон гостиной на нас было нацелено по камере. Барри заявил, что он хочет снять общую сцену со всеми нами, чтобы показать, как мы пытаемся продолжать жить обычной семейной жизнью. Именно так он и сформулировал свое пожелание: «обычной семейной жизнью». Он пошептался с Кеном, почитав заодно пометки в его блокноте, и начал нами руководить:

– Так, почему бы вам не поговорить о том, что вы сейчас смотрите?

Мы переглянулись, неуверенные, о чем именно стоит говорить. Мама сказала:

– Глупо все это.

У папы на лице промелькнула вспышка ярости. Он немедленно шикнул на нее.

– Да ладно. Что нам трудно что ли? Разве так сложно изобразить, что мы семья?

Мама была только рада ответить любезностью на любезность.

– Хорошо. Девочки, возьмемся за руки и пойдем хороводом вокруг папочки. Запевайте что-нибудь веселенькое.

Я быстро соскочила с подлокотника дивана. Соскок получился громким.