Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

Носок чьего-то ботинка ударил в затылок, и на миг в голове всё смешалось, а перед глазами расцвели радужные пятна. Давнишнее сотрясение давало о себе знать. Как давно они начали бить её? Она совсем не чувствовала боли.

Сколько прошло времени? Всего несколько секунд?

В мешанине рук и ног Ленка всё-таки потянула её за косу. Успела чиркнуть осколком или нет — Оля не заметила. А, плевать уже. На всё плевать. Если сейчас её изобьют до полусмерти, им обоимстанет не до будущего.

Оля зажмурилась и подтянула колени к груди. В голове звенело. Звуки пробивались как сквозь вату: злобный голос Фролова, смех его шавок, хруст снега, вопль…

Вопль?

Оля ничего не успела понять — но бить её вдруг перестали. Воздух разорвал истерический визг. Хватка на руках и ногах ослабла, а потом и вовсе исчезла.

Что произошло?!

Она осторожно приподняла голову в сторону крика. Вопил Фролов: держался пальцами за плечо, точно зажимал рану, и тонко, истерично верещал. Оле показалось, что из плеча льётся прозрачная жидкость с радужным отливом — но, может быть, у неё просто мелькало в глазах.

Опасным он больше не выглядел. Даже не пытался сдвинуться с места: стоял на коленях в грязном снегу и дёргался, точно ударенный током.

Разрубленное тело змеи корчилось на снегу в последних конвульсиях. Ленка, Вовка и Глеб застыли, точно сломанные куклы, и глаза у них были совершенно пустые и бессмысленные. Ребята больше не держали её, медленно оседая на снег.

— Что… — выдохнула Оля. Тело болело, в голове взрывались фейерверки, но встать на ноги удалось относительно легко.

Женька в ответ судорожно выдохнул, вытирая о штанину тонкое металлическое лезвие — и опустился обратно на снег. Она кинулась к нему. Тело слушалось на удивление хорошо. Похоже, сильно избить её ещё не успели.

— Говорил же… что не самая плохая идея — носить с собой нож.

— Что они с тобой сделали, — пробормотала Оля, падая на колени рядом с ним и обнимая. — Ну что за сволочи…

— Убью! — взвизгнул вдруг Фролов, рванувшись к ним. Сейчас, без змеи, он растерял всю свою суровость и начал выглядеть как обыкновенный обозлённый мальчишка. Оля отшатнулась — но тот не стал их преследовать.

— Нам надо уходить, — пробормотала она. — Вот прямо сейчас, срочно, пока они в себя не пришли или что там у них… ты встать можешь?

Не дожидаясь ответа, Оля вскочила на ноги и потянула Женьку за собой к выходу из гаражей, туда, где нагромождение металлических громадин прерывалось двором.

За двором была людная улица. А за той улицей — её дом.

— Ну ты даёшь, конечно, — пробормотал Женька, тяжело опускаясь на холодный ламинат коридора. Оля упала рядом: сил встать не было. Боль и усталость, приглушённые было эмоциями, понемногу возвращались, и теперь она чувствовала, насколько изнеможена.

Вспышки адреналина хватило только на то, чтобы добраться до улицы. Уже там Оля ощутила, как начинает ныть всё тело, как бешено, почти до боли колотится сердце — и с трудом подавила желание сесть в сугроб и больше не вставать.

Чем она вообще думала, когда добровольно подставляла себя под кулаки Фролова и компании? Спасибо ещё, что всё закончилось хорошо. Не приди Женька на помощь, сегодняшняя стычка могла обернуться куда более печальным образом.

— Сама в шоке, — призналась Оля. — Не знаю, что на меня нашло. Просто… что-то нужно было сделать.

До её дома они плелись медленно, то и дело останавливаясь. Прохожие странно косились на двух избитых, перемазанных снегом и грязью подростков — но молчали. Парочка особенно сердобольных спросила, не нужна ли помощь, но Оля вежливо отказалась. Не хотелось вмешивать посторонних.

Хорошо, что в доме был лифт. Хорошо, что мама сегодня работала и не могла подслушать разговор. Хорошо, что у них оставалось время, чтобы прийти в себя. Никаких на сегодня больше репетиторов и кружков. Не в таком виде.

— Похоже, — неловко улыбнулась Оля, — я становлюсь постоянным посетителем травмпункта. И тебя заодно прихватила.

— Не та ачивка, которой стоит гордиться, — откликнулся Женька, не открывая глаз. — Но, чёрт. Мы это сделали.

— Да… Интересно, что теперь будет с Гошей?

— Понятия не имею. Есть подозрения, что ничего хорошего, но… давай не будем об этом сейчас, а? И без того хреново.

Оля прикусила язык и замолчала. Время тянулось медленно, как кисель, с грязной одежды на пол текла мутная вода — снег растаял и теперь пачкал пол, стекал на джинсы жирными серыми каплями. Надо бы встать. Переодеться, умыться, достать аптечку — словом, хоть немного привести себя в порядок.

И поговорить о том, что они узнали. А узнали они, хоть и невольно, многое.

Но сил хватало только на то, чтобы бороться с подступающими волнами изнеможения, не давать себе закрыть глаза и провалиться в тревожную дрёму. Наверняка приснится что-то плохое. Да и оставаться так — не вариант.

Мыслей отчего-то почти не было. Казалось бы, после того, что они узнали и сделали, голова должна была взрываться фейерверками идей и догадок — а вместо этого в голове засел только визг Фролова. Надрывный, болезненный и отчаянный.

Так кричит не обиженный ребёнок. Так кричит человек, у которого навсегда отняли что-то дорогое.

Интересно, в каких отношениях он состоял со своим «фамильяром»? Неужели Гоша и тварь с радужными глазами были так близки?

Оля распахнула глаза, поняв, что уже с минуту сидит на полу, клюёт носом и никак не решит: вставать или падать. Она поднялась на ноги и оглянулась на Женьку.

— Ты сам-то как? Может, скорую вызвать? Выглядишь просто ужасно.

— Да не надо, — отмахнулся тот свободной рукой. — Я… мало что ненавижу так же, как скорую. Сама понимаешь, почему. Ты лучше скажи — у тебя можно, ну… одежду постирать хотя бы? А то у них ботинки все в грязи и дерьме каком-то, так что…

Вот ублюдки.

Секундное сочувствие к Гоше улетучилось, и на его место в грудь вернулась привычная ненависть. Никакой «любовью» к своему фамильяру не получится оправдать издевательство над другими. Такое изощрённое вдобавок.

Он ведь делал это не потому, что служил какой-то цели. Всё верно — самодеятельность. Он просто хотел их помучить. Ни Оля, ни Женька не трогали бы Фролова и его ручную тварь, если бы он первым не полез к ним и не попытался превратить их жизнь в ад.

Но он попытался. А значит, заслужил.

— Конечно, можно, — кивнула Оля, стряхивая с себя болезненное оцепенение. — Погоди, сейчас всё будет. И… пойдём на кухню. Не сидеть же тут вечно. А там и аптечка, и… остальное.

Женька рассеянно мотнул головой. Приподнялся было на руках — и с болезненным вскриком рухнул обратно.

— Ауч… Эта сука с её каблуком!