Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

Рядом с сестрой он пытался разговаривать более-менее культурно, не вставляя в речь сленговые словечки, матерок и «уличный» жаргон. Не всегда успешно — но Наташа привыкла.

— И всё равно — зачем? — протянула она. — Цель у них какая?

— Они говорят, что хотят «помочь юным видящим пережить самые сложные годы», — пояснил Гоша. — Это цитата. Типа, слишком многие фейлят, и они не хотят лишних смертей, потому что сами прошли через всё это и теперь пытаются, чтобы оно больше не повторялось. Типа того. У них есть форум с советами, куча народу, конфы свои, чатики… Их дохрена. В крупных городах вроде даже тусы устраивают. Вживую.

Похоже, брат был в восторге от незнакомцев, обещавших «помочь» ему с диковинным даром.

— Просто помочь? — не поверила Наташа. — И всё?

— Ну да. А чо такого? Я бы на их месте поступил так же.

Наташа ненадолго прервала рассказ, отхлёбывая колу из бумажного стакана. Оля не сдержалась и хмыкнула. Это Фролов-то «поступил бы так же» и помог бы другим видящим? Тот самый Фролов, который обещал превратить их с Женькой жизнь в ад — и, пусть и посмертно, всё-таки превратил?

Что-то внутри неприятно шепнуло: «вот видишь, и он был хорошим человеком» — и исчезло, когда Оля усилием воли переключила мысли на другой лад.

— Как я понимаю, эти ребята оказались не такими дружелюбными, какими притворялись? — уточнила она. Наташа вздохнула — серьёзно, по-взрослому.

— Не такими. Я с самого начала решила, что это как-то чудно, но сперва порадовалась. Надеялась, Гоша хоть с чужой помощью перестанет бояться. А ещё… ну, думала, что с их помощью и я смогу узнать о существах побольше. Мне же тоже было интересно!

Но всякий раз, когда Наташа начинала расспрашивать Гошу, тот отмалчивался или ограничивался общими фразами. Конкретики она так и не получила. А потом брат и вовсе перестал общаться с сестрой на эту тему. Не твоего, мол, ума дело. Вырастешь — поймёшь.

Её это ужасно обижало. Раньше у них не было друг от друга секретов. И то, каким скрытным стал Гоша, ей не нравилось. Влияла так на него новая компания, или он просто посчитал себя слишком «крутым» для общения с сестрой — Наташа так и не поняла.

Но в один ужасный день брат вернулся домой странным.

Ей уже приходилось видеть Гошу пьяным. В таком состоянии его охватывали то буйная весёлость, то приступы гнева. Он покачивался на ногах, очень много говорил и иногда угощал Наташу конфетами и осыпал комплиментами — а иногда смотрел, как на врага и обузу. Поэтому от нетрезвого брата она пыталась держаться подальше.

Но в тот день его состояние не было похоже на опьянение. Оно вообще ни на что не походило. Брата шатало, точно он и впрямь выпил, но мертвенная бледность и трясущиеся, как у больного, губы, подсказывали: алкоголь ни при чём. Гоша смотрел по сторонам совершенно дикими, безумными глазами и долго не мог повернуть дрожащими руками ключ в замке.

— Ты что принял? — капризно спросила Люда, когда он прошёл мимо неё, зыркая по сторонам, как не в себе. — Отцу расскажу, что ты наркотой начал баловаться! Совсем от рук отбился…

Брат не обратил на мачеху никакого внимания. Обычно он бы тут же вызверился в ответ, облил бы её словесными помоями — а потом отвечал бы перед отцом, который, как всегда, встал бы на сторону новой жены. Но сейчас ядовитая Людина реплика пролетела мимо его ушей.

Наташа успела догнать Гошу прямо у входа в его комнату, но тот хлопнул дверью перед её носом и закрылся на замок.

Следующие несколько дней он не выходил. Люда стучала было, пытаясь проявить хотя бы формальную заботу о пасынке, но от всех её попыток выкурить Гошу из комнаты веяло такой фальшью, что на неё не купилась бы даже Наташа. Отцу было всё равно. Он появлялся дома чуть ли не за полночь, а уходил раньше, чем дети обычно просыпались в школу. Вряд ли папа вообще заметил, что с сыном творится неладное.

— А как же ваша мама? — не выдержала Оля. История Наташи становилась всё более неприятной с каждым новым словом. Вечно занятой отец, равнодушная мачеха, полное отчуждение… Неудивительно, что дети в семье Фроловых росли странноватыми. Озлобленность Гоши, равнодушие его сестры по отношению к опаснейшим тварям — всё становилось ясным. В такой ситуации любой бы отбился от рук. Ничего удивительного. Но…

— А что мама? — непонимающе переспросила девочка. — Мама ушла.

— Как будто это что-то меняет! — воскликнула Оля. — Вы же могли её найти! Могли послать отца и уехать к ней, раз уж дома было так плохо. Или хотя бы разговаривать по телефону, советоваться там или…

Наташа снова вздохнула, став похожей на взрослую.

— А папа нам её нового телефона не дал, — погрустнела она. — Мы пытались её найти, но она как будто пропала. Даже в интернете ничего. В соцсетях. И когда мы спрашивали, он не отвечал. Так что… я даже не знаю, жива ли она. Папа говорил, что жива, но я не знаю, можно ли ему верить.

— Ужас какой, — протянула Оля. Ей было невыносимо это осознавать, но рассказ девочки будил внутри сочувствие к Фролову, непрошеное, жестокое. Уходила ненависть, сменяясь стыдом и растерянностью.

А с ними приходило сожаление. Впервые за эти дни она подумала: что, если они с Женькой были неправы?

Что, если Фролов вовсе не был монстром — и ему можно было помочь?

— Мне тоже жаль, что мы не смогли найти маму, — протянула Наташа. — Наверное, она бы смогла отговорить его. Но её не было рядом. И случилось… плохое.

Наташе Гоша тоже не открывал. Иногда она слышала из-за закрытых створок то ли стоны, то ли всхлипы, и ей ужасно хотелось оказаться там, внутри, хоть как-то помочь брату с происходившим. А происходило, судя по звукам, что-то ужасное.

В эти дни ей впервые за недолгую жизнь стало по-настоящему страшно. Не за себя: за брата.

До сих пор Наташа полагала, что бояться совершенно не умеет. Теперь — с изумлением прислушивалась к собственным ночным рыданиям, что смешивались со стонами брата за стеной, и чувствовала, как обмирает сердце.

Она поняла, что он ощущал. Поняла, когда «драконы», что раньше были лишь забавными декорациями на фоне повседневной жизни, вдруг превратились в хищников, диких и опасных, приходивших к ней каждую ночь, голодно скалившихся из углов. Она начала бояться — и они чуяли этот страх и тянулись к нему, как к изысканному лакомству.

Пусть причиной её страха были не чудовища, их нелюдскую жажду это не останавливало. Они шли на её тревогу.

Наташа поняла брата — но поняла слишком поздно.

Когда двери его комнаты наконец распахнулись, и Гоша, похудевший и осунувшийся, выглянул на свет, она не сразу его узнала. И не отросшие волосы, не многодневная щетина на лице, не синяки под глазами стали тому причиной. Нет: что-то в нём неуловимо изменилось, будто за несколько дней затворничества угрюмый и замкнутый одиночка превратился в малолетнего лидера с железными кулаками.