Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

И змея. Существо, похожее на игрушку, настолько оно было маленьким и забавным, росло из его плеча, как причудливый гриб растёт из ствола векового дерева.

Когда Наташа увидела брата, она на миг потеряла дар речи. А Гоша только улыбнулся и тягуче, почти нараспев произнёс:

— Видишь, мелкая. Теперь я сильный. Теперь у меня есть фамильяр.

— Чёрт возьми! — вырвалось у Оли. До сих пор она слушала Наташу почти спокойно, догадываясь, что случится дальше — но преображение Фролова в симбионта всё равно ударило по нервам.

— Да, — грустно кивнула девочка. — С того дня он уже не был прежним.

Через несколько дней Гоша избил Люду. Они с мачехой и до того были на ножах, ругаясь по каждому поводу, но их ссоры никогда не выходили за пределы словесных перепалок. А теперь всё было не как раньше, точно неведомая дикая сила, проснувшаяся в нём, искала выхода в неуёмной жестокости.

— Я должен был сдать тебя ментам, — говорил отец вечером, сидя на кухне. — Ты понимаешь, что натворил, ублюдок? Люда в больнице, у неё выкидыш. Ты не просто избил её — ты убил свою будущую сестру!

— У меня уже есть одна сестра, — шипел Гоша в ответ. — Других мне не надо. Ты сам хорош. Плодишь отродье от каких-то шлюх…

Наташа подслушивала разговор, тихой тенью прижавшись к закрытым дверям кухни. Она не должна была этого слышать. Но тревога за брата оказалась сильнее отцовского запрета.

Когда из его плеча выросло существо, Гоша изменился. Стал более дерзким, более грубым, более наглым. Но при этом — необыкновенно, нечеловечески притягательным. Она заметила это даже в школе: ребята, что раньше старались держаться от брата подальше, вдруг прониклись к однокласснику интересом, а потом — искренним уважением, и всего за несколько дней он сколотил из них небольшую банду.

Банду, где он был королём, а остальные — его вассалами.

Может, Гоша думал, что подобное сработает и с папой?

— Это что ещё за речи! — повысил голос отец и вдруг устало вздохнул. Наташа подумала, что он махнул рукой, но видеть этого не могла. — Я понимаю, ты отбился от рук. Люда говорила, ты употреблял наркотики…

— Враньё! — перебил его брат. — Не жрал я наркоту. А Люда твоя — тупая сука, животное, которое только и думает, как свою жопу за богатого пристроить. Я бы снова ей рожу сломал, если бы под руку попала! Десять раз ещё! Тварь крашеная…

— Прекрати немедленно!

Возглас отца просвистел в воздухе кнутом, и даже Наташа болезненно дёрнулась. Гнев, что звучал в папиных словах, невольно хлестнул и по ней.

— Послушай. Может быть, — уже спокойнее произнёс тот, — я и впрямь не уделял вам с Наташей должного внимания, и именно поэтому ты вырос… в то, во что вырос. Не думаю, что дело в этом, но допустим. Даже если так — тебе уже самому пора брать на себя ответственность. Ментам я тебя сдавать, конечно, не буду. Ты всё-таки мой сын, и такой позор мне не нужен. Но ты будешь наказан.

— Я просто избавил мир от ещё одного тупого животного! — рявкнул Гоша. — Не тебе меня винить! Ты что сделал с мамой, козёл? Куда ты её дел? Почему бросил нас с Натахой одних? И вот теперь эта сука беременеет, и ты носишься с её пузом, словно оно из золота, а мы с Нат — грязь под ногтями!

Как будто ты сам относишься ко мне лучше, с обидой подумала Наташа за дверью. Особенно в последние дни.

— Я не… — начал отец и умолк. Похоже, он начал терять терпение.

— Что, нечего сказать? — ядовито поинтересовался Гоша. — Верни мне мать. Дай мне её контакты. Сто раз просил! Но тебе проще было повторять, как дебил, что с тобой нам лучше. Куда лучше? С кем? С тварью этой крашеной? Знаешь, что? Если ты считаешь, что я убил будущего Людкиного ребёнка, то я бы его ещё десяток раз убил!

Повисла звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов.

— Весь в неё, — вдруг холодно произнёс отец, и Наташа за дверью обмерла. — Думал, хоть из вас двоих без её влияния что-то хорошее получится, а нет… поганая кровь всегда своё возьмёт.

— Это ты ещё о чём?..

— О том, Жора, что мать твоя — психичка. И сейчас доживает дни в клинике, куда её сдали с шизофренией. А я до последнего надеялся, что уж вы-то выросли нормальными. И смотрите — мой сын избивает мою жену и лишает её ребёнка. Ты назвал её отродьем? Ты сам не лучше, Жора.

Из голоса отца пропала мягкость: теперь он звенел, как сталь, и с каждым словом Наташа чувствовала, как по спине бежит армия мурашек. Шизофрения? Мама, так старательно учившая их скрываться, сама попала в ловушку своего дара?

Из-за этого отец не давал им видеться? Вот почему сторонился родных детей?

Внутри всё горело и клокотало, и, что бы ни сделал Гоша в ответ, Наташа была готова его оправдать. Поэтому, когда из-за двери раздался звук удара, она почти обрадовалась.

— Какой-то у вас странный отец, — снова вмешалась Оля. — То он забивает на вас, то вдруг пытается воспитывать, то говорит, что сам внимания не уделял, то обзывает отродьем… Наташ, ты же понимаешь, что это ненормально?

— Понимаю, — кивнула девочка и подняла на Олю прозрачные серые глаза. — Я в тот момент подумала, что Гоша прав. Что, может, если эта змея дала ему силы влиять на людей, то он и с папой сможет разобраться, но…

Она ошиблась. Отец, получив от сына по лицу, лишь сильнее разочаровался в «неудачных» детях от «сумасшедшей» женщины. Сослал Гошу и Наташу к бабушке в маленький подмосковный городок — сюда. И остался с Людой, вычеркнув сына от первого брака из завещания.

Сказал, что «поехавший» сын для него — позор. И добавил, что не хочет больше видеть их с Наташей в своём доме.

— А тебе так и вовсе ни за что прилетело, — возмутилась Оля.

— Ну… видимо, за компанию. Я ведь тоже мамина дочь, — Наташа вздохнула. — Мне в Москве больше нравилось, но здесь вроде как тоже ничего. И школа нормальная. Лучше, чем та, в которую отдали Гошу.

Оля ощутила укол обиды за родной лицей. До появления Фролова там как раз было вполне уютно.

— Что за школа? — дежурно поинтересовалась она.

— У меня-то? Да обычная, что там говорить, — девочка махнула рукой. — А вот у брата — непонятная какая-то, с математическим уклоном. Хотя Гоша вообще не по математике. Вроде бы папа заплатил кому-то, чтобы его взяли. Типа, может, хоть физмат из тебя дурь выбьет.

Не выбила. С каждым днём Наташа всё меньше узнавала брата. Тот и впрямь будто стал сильнее, вот только сила эта шла не на преодоление обид и страхов, а на ненависть, дикую и чёрную ненависть, которой стало так много, что она выплёскивалась на всех окружающих.

Гоша пестовал эту ненависть, как любимого питомца, и змея на его плече росла, становилась мощнее и сильнее, и вскоре Наташа сама начала замечать её влияние на окружающих.