Константин Филимонов - Мистические истории из практики парапсихолога

…Господи, до чего же я обожаю трястись в поездах и выслушивать всевозможные путевые истории!..

В этот раз я возвращался домой из Оренбурга, и вместе со мной в купе СВ ехал один-единственный попутчик.

Надо отметить, что был он довольно странного вида: Мужчина лет сорока пяти, он был коротким, как февраль, и худым, как зубочистка, но с несоразмерно большой головой. (Своего нового знакомого я сходу мысленно окрестил “ головастиком ”.)

Несмотря на июльскую жару, одет он был хоть дорого и стильно, однако во всё чёрное.

И ещё: мой попутчик не выпускал из рук чёрный старомодный саквояж.

…Несколько раз, соблюдая неписаный дорожный этикет, я пытался было начать разговор, но “головастик” отрешённо глядел в окно и упорно молчал.

Вскоре я потерял интерес к задумчивому попутчику, улегся поудобнее и стал читать. Убаюкивающий стук колес и усталость сделали своё дело — я задремал. К реальности меня неожиданно вернул его хрипловатый баритон:

— Значит, Вы и есть Филимонов?

Чёрный человек, не моргая, смотрел на меня.

— Да! — ответил я, спросонок пытаясь сообразить, откуда же он меня знает.

Вряд ли этот странный (во всех смыслах — странный!) мужчина является поклонником психологии и парапсихологии.

— Не спрашивайте! — предупредил “головастик” мой вопрос. — Это неважно, откуда я Вас знаю. Кстати, я знаю о Вас гораздо больше, чем Вы думаете…

Он открыл свой саквояж, достал оттуда пакет апельсинового сока, большое красное яблоко, бутылку водки «Smirnoff» и два пластмассовых стаканчика, которые “остограммил” спиртным и молча поглядел на меня.

Я улыбнулся:

— Наверное, Вы всё-таки плохо меня знаете! Дело в том, что я не пью. Я — абсолютный трезвенник.

Мне казалось, что это заявление (кстати, чистейшая правда — я действительно абсолютный трезвенник!) хотя бы чуть-чуть смутит моего собеседника, но “головастик” никак не отреагировал на мои слова. Он просто кивнул своей огромной головой, молча перелил водку из второго стакана в свой и выпил, ничем не закусывая. После чего снова отрешённо стал смотреть в окно.

« Ну и тип! » — подумал я.

Однако минут через десять этот странный чёрный человек вновь соизволил заговорить со мною. Причём сделано это было таким образом, словно я его давно об этом упрашивал и он (уж так и быть!) сделает мне одолжение — побеседует.

— Хорошо! — решительно заявил он, — Я расскажу Вам свою историю. Только с условием: когда Вы будете её описывать, ничего от себя не добавляйте и не нагоняйте на читателей излишнего мистицизма… Хотя, поверьте, мистики в моей истории и без того будет предостаточно…

Не скрою, мне стало интересно, и я уселся поудобнее: мол, да, да, я весь во внимании!

“Головастик” снисходительно усмехнулся и начал рассказывать…

Валерий Андреевич (так его звали) родился в очень обеспеченной семье. Вместе с родителями он много и подолгу путешествовал по стране. (Мама и папа Валеры были довольно известными учеными-этнографами и поэтому по девять-десять месяцев в году вели сугубо кочевой образ жизни.)

Благодаря домашнему воспитанию и индивидуальному обучению к десяти годам мальчик был достаточно самостоятельным и отличался от своих сверстников свободой мышления и резкостью высказываний. Уже в этом возрасте он чувствовал и осознавал, что не только не по годам умён, но и, что называется, до неприличия красив.

Это позволяло Валерию при общении со взрослыми людьми держаться несколько надменно.

Конечно, рано или поздно, но кто-то должен был поставить на место зарвавшегося юнца. Это понимали все (и его родители тоже!), но никто не ожидал, что первый же “урок” не домашнего, так сказать, воспитания обернётся для Валеры непоправимой трагедией.

Судьбой было уготовано, что однажды летом на несколько дней их семья остановилась в Богом забытой уральской деревушке.

Жить пришлось в полной антисанитарии: в покосившемся сарае с прогнившим полом, дымящей угарной печкой и облезлой надписью «Клуб» при входе. Но и это лишь полбеды…

А сам беда, перевернувшая всю его дальнейшую жизнь, случилась за сутки до отъезда семьи Валеры из этой «тьмутаракани». Никто не помнит, как и почему, но только нагрубил хамоватый подросток местному колдуну. У этого горбатого старика была неимоверных размеров голова, которая непонятно как, но всё-таки держалась на хрупкой шее. Старик был похож на зловещий вопросительный знак.

Упиваясь безнаказанностью, юнец Валера наигранно и показушно трясся от хохота:

— Ой, потеха! Первый раз вижу деда с лошадиной головою и горбом, как у верблюда. А ноги-то как спички! А руки-то как веревки!..

Кто знает, чем бы всё закончилось, если б хоть кто-нибудь остановил тогда Валеру, пристыдил бы его. Но, увы, никто не вмешался. И утром следующего дня родители мальчика на пороге клуба увидели деда-горбуна, рассыпающего какие-то серые перья.

— Что это вы тут делаете? — спросили его.

Но вместо ответа страшный дед лишь оскалился и продолжал разбрасывать по ветру перья, что-то нашептывая себе под нос.

Закончив своё сюрреалистическое действо, старик хлопнул в ладоши, обернулся к родителям Валеры и, брызгая слюной, прохрипел:

— Я свой горб и лошадиную голову получил, как проклятье, от Бога ровно в тридцать три года! Так пусть и ваш малец помается! Поделом ему будет!..

Старик злобно сплюнул на порог клуба и пошёл прочь, с трудом переставляя ноги-спички.

Слух об этом происшествии тут же разнёсся по всей деревне.

— Беда! Ой, беда! — причитали в платки местные старухи. — Горбун слов на ветер не бросает…

Но Валера и его родители не придали случившемуся ровным счётом никакого значения. Они смеялись над бабульками, погрязшими в суевериях, и над уродливым дедом, возомнившем себя колдуном.

Однако уже через месяц этот скептический смех обернулся гримасой ужаса: у мальчика вдруг (впрочем, вдруг ли?) открылась страшная аномалия — голова Валеры стала увеличиваться в размерах буквально не по дням, а по часам…

Прогоняя нехорошие предчувствия и мысли о колдовстве (да разве такое возможно?), родители показывали сына лучшим врачам, обследуя Валеру и в Москве, и в Питере…

Минуло два года — два долгих года мытарств и крушений надежд — но голова Валеры по-прежнему росла. Причём тело его при этом не только не развивалось, а даже усыхало.

Доктора обречённо разводили руками.

Некоторые врачи, кто был посвящён во все перипетии этой метаморфозы, отводя в сторону глаза, полушёпотом советовали:

— Надо ехать к деду! Повинитесь, попросите прощения, вдруг ещё можно что-то изменить…

Что ж, делать нечего!

Скрипя зубами, родители наступили-таки на горло своей гордыне и поехали к злосчастному горбуну.