Колин Гувер - Первая смерть Лайлы [litres]

Знаю, Лайла ненавидит шрам и делает все, чтобы его спрятать, но порой, когда она засыпает, я смотрю на него и вспоминаю, как едва не потерял свою любимую.

Лайла едва заметно вздрагивает, и я отдергиваю руку. В этот момент в комнату проникает запах гари. Я в недоумении поворачиваюсь к двери. Суп никак не мог подгореть за такое короткое время! И десяти минут не прошло, как я включил плиту.

Выскакиваю на лестничную площадку и вижу, как из кухни валят клубы дыма.

Едва я начинаю спускаться, как раздается грохот.

Настолько громкий, что кажется, будто меня в грудь ударили.

Стремительно сбегаю по лестнице и врываюсь на кухню. Суп везде – на плите, на полу, на стенах. Отмахиваясь от дыма, пытаюсь сообразить, что спасать в первую очередь.

Однако ничего не горит. Только чад висит в воздухе, и вся кухня уделана.

Я в шоке озираюсь вокруг. Прибегает Лайла и наступает прямо в лужу.

– Что случилось?

Нужно выключить плиту! Однако, взявшись за ручку, я замечаю, что пламя не горит. Переключатель в положении «закрыто».

У меня опускаются руки. Я перевожу взгляд с горелки на кастрюлю, валяющуюся в другом углу.

– А почему раковина переполнена? – спрашивает Лайла.

Из мойки льется вода. Не помню, чтобы я оставил кран открытым… Подбегаю ближе и замечаю что-то на дне раковины.

Какая-то обгорелая тряпка.

То самое полотенце, которым я вытер руки, прежде чем подняться наверх!

Оно почти обуглилось. Совершенно очевидно, что загорелось полотенце. Но как оно попало в раковину? Кто открыл воду и выключил плиту?

Кто опрокинул кастрюлю с супом?

Бросаюсь к входной двери. Она заперта изнутри!

– Что ты делаешь? – Лайла начинает нервничать.

Знаю, в доме есть задняя дверь, однако если кто-то снял кастрюлю с плиты и бросил на пол, пока я спускался по лестнице, я не мог его не заметить. Из кухни только один выход.

Возвращаюсь в кухню и проверяю окно. Оно также закрыто изнутри на задвижку.

– Лидс, ты меня пугаешь.

Я качаю головой.

– Все нормально, Лайла. – Не хочу ее волновать. Если она поймет, что я сам не могу объяснить произошедшее, то лишь начнет нервничать. – Я оставил полотенце на плите. Оно загорелось. Хотел быстро схватить его и случайно опрокинул суп. – Я провожу ладонями по ее плечам. – Прости. Я все уберу.

– Давай помогу.

Я позволяю Лайле присоединиться к уборке. Лучше, если она будет рядом. Потому что сам не понимаю, что здесь, черт возьми, произошло.

Кассета заканчивается. Детектив извлекает ее, переворачивает и снова нажимает кнопку записи.

Я размышляю – а известно ли ему, что на телефон записывать намного проще? Возможно, он приверженец конспирологических теорий, один из тех, кто отрицает государственную власть до такой степени, что даже отказывается пользоваться мобильником?

– Я бы хотел взглянуть на плиту. – Он берет магнитофон и возвращается в кухню. Я на секунду задерживаюсь. А если приглашать этого человека сюда было ошибкой? Более здравомыслящие люди, услышав мой рассказ, решат, что я совсем спятил. Остается лишь надеяться, что он не передаст мою историю прямо в руки тех самых здравомыслящих людей.

А ну и пусть! Мне уже плевать. Моя будущая карьера, жалкая кучка фанатов, мой имидж, над которым работала Лайла, – они больше не имеют значения. Теперь, когда я увидел, на что способен этот мир, все кажется никчемной ерундой.

Словно я всю жизнь провел на мелководье и лишь в последние недели погрузился на дно Бездны Челленджера.

Когда я вхожу на кухню, детектив, наклонив голову, рассматривает плиту. Надавливает на ручку, поворачивает ее и ждет, пока загорится пламя. Горелка вспыхивает; он какое-то время наблюдает за ней, затем выключает и спрашивает, указывая рукой на плиту:

– Чтобы погасить огонь, требуется нажать на ручку. Как бы вы сами объяснили выключение плиты?

– Никак, – пожимаю я плечами.

С легкой усмешкой – впервые замечаю хоть какое-то проявление чувств с его стороны – он вновь усаживается за стол и ставит магнитофон между нами.

– А Лайлу это происшествие обеспокоило?

– Не особо. Я взял вину на себя, и она не задавала вопросов. Вместе мы отчистили кухню, и я приготовил обычную пасту.

– В тот вечер случилось что-нибудь такое же странное?

– Подобного масштаба – нет.

– А еще что-либо необъяснимое?

– В последующие дни произошли некоторые события, которые заставили меня задаться вопросом – не схожу ли я с ума.

– И какие же?

– События, после которых любой другой человек, не размышляя, в тот же миг покинул бы этот дом.

Лайла вяло ковыряет вилкой в пасте – больше размазывает по тарелке, чем ест. Словно ей все надоело.

– Невкусно?

Она замирает, догадавшись, что я на нее смотрю.

– Нет, все нормально.

В последнее время у нее неважный аппетит. Ест совсем по чуть-чуть, причем избегает углеводов. А сейчас у нас на ужин одни углеводы – может, потому и зачерпнула всего три раза.

Спустя неделю после выписки из больницы Лайла решила взвеситься. Помню, я чистил зубы над раковиной, а она встала на весы и шепотом воскликнула: «Боже мой!» После того ни разу не видел, чтобы она ела как следует.

Она старательно пережевывает пищу, сосредоточенно глядя в тарелку. Отпивает глоток вина и вновь начинает ковырять пасту вилкой.

– Когда приедут Аспен с Чедом?

– В пятницу, – отвечаю я.

– Надолго останутся?

– Всего на одну ночь. Они отправляются в путешествие.

Лайла кивает. Будто знает, о чем речь! Хотя, когда я позвонил Аспен и сообщил о нашем прибытии, выяснилось, что сестры две недели не общались. В тот же вечер я проверил телефон Лайлы и обнаружил несколько пропущенных вызовов – и от Аспен, и от матери. Не знаю, почему Лайла их избегает, однако большинство звонков от родных отправляются на голосовую почту.

– А с мамой ты сегодня говорила?

– Нет, – качает она головой и смотрит на меня. – Зачем?

Не знаю, почему я спросил об этом. Просто мне не нравится, что она игнорирует звонки от матери. Когда такое случается, Гейл забрасывает меня сообщениями, выпытывая, что случилось с Лайлой. Затем связывается с Аспен, та начинает беспокоиться и в свою очередь донимать меня – почему Лайла не отвечает на звонки.

Всем было бы проще, если бы Лайла чаще связывалась с родными и не заставляла их переживать. Однако они переживают. Все мы переживаем.

– Лучше бы мама завела себе какое-нибудь хобби и не требовала от меня ежедневных звонков, – говорит Лайла, кладет вилку и снова отпивает глоток вина. Проглатывает его и на несколько секунд опускает веки.

Затем открывает глаза и молча смотрит на пасту. Втягивает в себя воздух, словно желая забыть наш разговор.