Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

– Родители все время ссорились? – предположил Авл.

– Да. Откуда вы знаете?

Он знает. Он старый и все видел.

– Мои тоже… не были образцом семейного благонравия.

Он сам никогда не решился бы ее обнять и приласкать – слишком важен. Блюдет собственное величие, не смотря на то, что стоит на раскисшей в грязь земле и испытывает самую что ни на есть человеческую нужду. Но Юния без всякого приглашения сама шагнула к нему и уперлась носом в плечо. Хлюпнула, шмыгнула, удобно пристроила щеку – так бы и осталась, спокойно с ним.

Почему? Никто не ответит. Авл поднял обе руки и обнял ее вздрагивающие плечи. «Ну-ну, все позади, теперь вы здесь, вместе с Руфом. Я за тебя заступлюсь. Никому не дам в обиду».

Так он думал, пока ее голова всего мгновение прижималась к его плечу. Потом Юния отступила, быстренько вытерла слезы и просияла глазами сквозь еще мокрые ресницы. Как солнце после дождя.

– Теперь вы все знаете. Теперь вы на нас не сердитесь?

«Да кто ж на вас сердился?»

– У меня были вопросы. И только.

– Теперь ясно?

Яснее некуда. Человек весь на поверхности. Вывернул свое дно. Кажется – вот, на ладони. А тайна никуда не делась. Почему Юния такая? Свободная. Не боится. Не жеманится. Говорит правду. Он же чувствует. Что-что, а правду ото лжи проконсул умел отличать. Сразу понимал: врут ему или нет. Какая все-таки славная!

И тут же испугался. Муж ее ждет, что скажет? Правда, час ранний. Но вдруг Руф ее в чем-то заподозрит. А он, Мартелл, вовсе не готов к такому повороту событий.

«О себе печешься! – сообщила, выходя из палатки, Карра. – Если бы она только знала, что за маленькие гаденькие мысли в твоей голове! Думаешь, стала бы с тобой говорить?

«Замолчи», – взмолился Авл.

«Замолчу. – Тварь обвила рукой его за пояс и потянула обратно в душные сонные недра шатра. – Замолчу, как только ты закроешь мой рот».

Мартелл испытал прилив отвращения. Целовать разлагающийся труп, вдыхать зловоние гниющей плоти выше сил. Но и слушать бред, который дикарка несет в его голове, тоже невыносимо.

– Договоримся, – предложил он. – Я буду с тобой, но ты потом уберешься на ближайшие пару дней.

«Никуда я не уберусь», – было написано на лице Карры.

– Не будешь попадаться мне на глаза. Сиди смирно в уголке, не мешайся.

«Можно», – нехотя согласилась тварь.

– И не будешь говорить у меня в голове.

«Как получится».

– Пусть получится, – с угрозой выдавил проконсул. – Лучше, чтобы получилось.

Ближайшая пара дней выдалась хлопотной. Хорошо, что проконсул договорился с тварью, и та поутихла. Иначе трудно было бы решать дела. А дел привалило.

Вернулись лазутчики и сообщили, что варвары готовы напасть на малые лагеря, которые Руф расставил на их самых оживленных торговых путях. Слова «оживленный» и «пути» вызвали у Мартелла смешок. Кругом лес лесом, одна поляна ничем не отличается от другой.

– Здесь полноводные реки, – пояснил легат. – Нет дорог в нашем понимании. Местные сплавляются вниз на плотах, а вверх по течению тянут их на лыковых веревках. Конечно, используют пленных. Наши первые попытки проникнуть вглубь их территории и перерезать эти нити были связаны как раз с желанием отбить своих.

– А много пленных? – подал голос Лепид.

– Когорты три наберется, – кивком Руф подтвердил свои слова.

Кажется, они с Лепидом понимали друг друга: оба молодые, из бывших трибунов, недавно занявших пост благодаря его милости – то есть ему, Авлу, обязанных. Мартелл любил подвязывать людей на короткий поводок. Сколько таких «обязанных» предали его в Вечном Городе! Однако старая привычка брала свое – только подкармливая преданных, можно обезопасить себя.

Лепид часто бывал у Руфа и восторженно отзывался о его хозяйке. «Совсем ребята потеряли голову. Одна лацийка на все лагеря! Надо разрешить им взять дикарок после первого же рейда. Хоть командирам». Авлу вообще было неприятно, что кто-то, кроме него самого, ощупывает глазами Юнию и прикидывает на себя.

– Потому наши лагеря стоят на реках, – бубнил Руф, – на крутых берегах, у впадения одной в другую, чтобы нужно было рыть только один ров.

– Как же вы размещаете там четырехугольник? – подал голос Валерий, у которого просто в голове не укладывалось, что лагеря бывают и другой формы.

– Мы… – Руф запнулся, но продолжал по благосклонному кивку командующего, – изменили построение лагеря под местность. Треугольные проще размещать.

Авд поднял руку. Не надо подробностей. Они способны только шокировать такого приверженца правил, как Валерий Друз.

– Так у них, у этих лагерей, хватит сил, чтобы удержаться?

Рыжий легат помялся.

– Нет. Маловато людей. Если племена нападут, то задавят массой.

– Хотя и не знают правильного боя? – опять взвился Валерий.

– У них свое представление о правилах.

– У вас тоже, как я погляжу. Все меняете под их представления! – заместителя командующего было не унять. Но проконсул взглядом осадил друга.

– Так и должно было случиться, слишком давно стоим. – Он перевел глаза на Руфа. – И все же не будем забывать свои порядки. Именно они покорили нам полмира.

По горькой, кривой ухмылке легата, Мартелл понял, что тот не верит в покорение болотных дикарей, считает дело заранее проигранным. Так не пойдет. «Они тебя запугали, сынок».

– Не в том дело, что их много, – сообщил Руф. – А в том, что деревья тут заколдованные. Не удивляйтесь. Сами потом увидите. Они и подслушивают, и передают своим сведения. Даже горящие ветки в наших кострах. Я раз видел, как в огне появилось лицо здешнего колдуна и прислушивалось к нашему разговору.

– Что за чушь! – вознегодовал Друз.

– Однажды целый отряд пропал в лесу, – не унялся Руф. – А потом мы нашли их тела. Без единого ранения. Только лица синие и шеи сломаны. Корни елок задушили. Некоторые мертвые были по пояс утянуты под землю.

– Сказки! – вспылил Валерий.

«Никакие не сказки». Перед Авлом стеной встали собственные видения. Что бы, интересно, друг сказал, если бы мог знать, что за тварь сидит в углу его палатки и таращит на всех бездонные, непроглядные глазищи – темные-темные, мертвые-мертвые, без единой искры света.

И тут же ему вспомнились глаза Юнии сегодня утром – мокрое веселое солнышко. Хорошо с ней! Легко на душе. Точно нет ни Сената, который хочет его извести и все отнять, ни боли от общего издевательства и собственной ничтожности, ни домашней тирании, ни чудовищных видений. Просто нет и все. Когда она рядом, весь мир наполняется веселыми разноцветными пузырьками, а на губах – смешинки. Хочется глупо улыбаться и таращиться, чего нельзя такому важному человеку.